Серебряный ветер   ::   Кук Линда

Аделина переводила взгляд с одного на другого, но ни одного знакомого лица так и не увидела. Биение сердца глухо отдавалось в ее ушах.

Сержант оглянулся, взглянул на Аделину, затем на Кардока.

— Твоя дочь, — повторил он, — здесь, с нами.

— Я слышу, черт тебя подери!

Еще десяток всадников выехали из леса и перегородили путь кавалькаде. Кардок обратился к всаднику, ехавшему справа от него, высокому юнцу с рыжей щетиной на рябом лице, велев ему объехать непрошеных гостей с правого фланга. Аделина и ее спутники оказались в кольце весьма неприветливого вида воинов.

— Что он им сказал? — спросил у Аделины сержант.

— Я не знаю.

— Леди, вы рискуете не меньше нас всех.

— Я, честное слово, не поняла, что он сказал, — слабым голосом произнесла Аделина. Выпрямившись в седле, она вдохнула поглубже, собираясь с духом перед тем, как заговорить с отцом.

— Дочь? — Кардок обратился к ней на нормандском языке.

— Отец, я здесь!

Они встретились в центре поляны, так, чтобы их не могли слышать ни люди епископа, ни люди Кардока.

— Это действительно ты. — Должно быть, от холода так свело скулы у Кардока. От холода и ветра, наверное, сузились в щелки его глаза. Кто-то аккуратно подстриг его отливающие сталью волосы.

— Да. — Аделину душили слезы, она с трудом могла говорить.

— Они освободили тебя?

— Да. — Крупный нормандский жеребец под Кардоком забеспокоился. Аделина наблюдала за тем, как отец успокаивал коня. Для того чтобы жеребец перестал ерзать и встал смирно, ему всего лишь пришлось потрепать его по коротко стриженной гриве. У Аделины отлегло от сердца — похоже, конь под ее отцом не был краденым.

Выражение лица Кардока оставалось непроницаемым. Когда-то черные, а теперь серебристые брови его изгибались крутой дугой над ореховыми, в темную крапинку глазами. В детстве по изгибу его бровей она могла угадать, в каком настроении пребывает родитель. Теперь она уже ничего не могла сказать наверняка. Лицо отца потеряло былую подвижность, стало походить на маску, под которой могли скрываться любые чувства. Кардок сурово насупился.

— Почему? Почему они тебя отпустили?

Аделина не ждала, что он станет рыдать или обнимать ее на глазах у стольких людей, но она никак не могла предполагать, что в момент их встречи после более чем пяти лет разлуки первым делом ее родитель задаст именно этот вопрос. Неужели все человеческое в нем заслонила подозрительность? Но Аделина знала, что должна отвечать. Три недели назад Лонгчемп заставил ее заучить выдуманные им объяснения.

— Мне сказали, что теперь в старой крепости над твоей долиной есть нормандский гарнизон и для того, чтобы поддерживать мир, им больше незачем держать меня в заложницах.

Кардок мрачно усмехнулся.

— И они намереваются пополнить гарнизон этими людьми? Я не собираюсь кормить очередную ораву нормандцев всю зиму.

Отец в ее отсутствие не изменился. Как и прежде, его главная забота была о хлебе насущном — о благополучии соплеменников и домочадцев. Нормандцы к этой категории не относились. Даже сегодня, в день возвращения домой дочери, он в первую очередь думал о том, что считал для себя главным. Аделина оглянулась на своих спутников: Петрониллу и солдат, сопровождавших ее.

Сержант выехал вперед.

— Мы из гвардии епископа в Херефорде.

— Можете возвращаться — вы ее мне доставили. Сержант побагровел от гнева. Аделина подъехала вплотную к отцу и указала на Петрониллу:

— Леди Мод отправила эту женщину со мной из Нормандии. Я пообещала, что она может остаться у нас на зиму погостить и уехать домой весной. Ты разрешаешь?

Кардок нахмурился.

— Они послали ее шпионить за мной всю зиму? — Кардок приподнялся в седле и оглядел шеренгу, высматривая побледневшую, ставшую вдруг молчаливой Петрониллу.