Шотландец в Америке   ::   Поттер Патриция

Габриэль взглянула в потрескавшееся зеркало на стене — таких зеркал полным-полно в дешевых гостиницах городков, подобных Пикенсу, штат Техас, что в сорока милях от Сан-Антонио. Но именно в этом городе в один жестокий и страшный вечер был полностью уничтожен мир, в котором она до сих пор жила.

Из зеркала на нее взглянуло осунувшееся, встревоженное лицо. Габриэль с трудом узнала певицу, которая всего неделю назад сорвала громовые аплодисменты в «Сан-Антонио Палас». В ней почти ничего не осталось от той Габриэль, которая привлекала толпы нежеланных поклонников. В синих глазах погасло сияние жизни, щеки поблекли, губы забыли, что такое улыбка.

Она осталась одна. Почти всю свою жизнь Габриэль провела рядом с родителями. Ее мать была акстри-сой, папа — оперным певцом. И вот теперь она совсем одна…

И кто-то покушался на ее жизнь, хотел убить ее, как отца… У них не вышло, но убийцы еще могут исправить свою ошибку, если только она не опередит их.

Убийцы — или убийца — будут искать актрису с осиной талией, длинными волосами, в пышном нарядном платье. Они будут искать женщину с бросающейся в глаза, легко узнаваемой внешностью. Они не обратят внимания на худенького, бедно одетого паренька.

Габриэль взглянула на роскошные пряди волос, устилавшие пол, а затем на то, что осталось от ее длинных темных локонов. И с трудом подавила рыдания — она так гордилась своими чудесными волосами! Они скрадывали некоторые менее привлекательные черты лица, отвлекали внимание от слишком широкого рта и вздернутого носа. «У тебя волосы точно у ангела, совсем-совсем как у мамочки», — частенько повторял отец. И Габриэль помнила, как причесывала ее мама и всегда говорила, что волосы — главная женская красота.

Габриэль прикусила губу. Она больше никогда не услышит красивый бархатный голос отца, и его прекрасные руки уже не будут никогда летать по клавишам и умело перебирать струны. Какое это страшное слово — «никогда». Девушка сжала ножницы и яростно набросилась на оставшиеся локоны, уже не пытаясь сдерживать слезы.

Габриэль старалась стричь как можно короче. Освободившиеся от своей тяжести, короткие прядки тут же свивались колечками.

Ей нужно всегда помнить о роли, которую предстояло сыграть теперь уже не на сцене, а в жизни.

Чтобы подбодрить себя, она стала тихо напевать старую французскую колыбельную песенку. Звук ее голоса прозвучал очень одиноко в убогом гостиничном номере. Эту колыбельную хорошо петь на два голоса, но не было никого, кто мог бы ей вторить… И девушку охватило такое щемящее чувство одиночества, какого она не испытывала еще никогда в жизни.

Когда последний состриженный локон присоединился к груде волос на полу, Габриэль разделась донага. Положив на узкую кровать газеты, она завернула в нее платье, корсет, прелестные ботинки на пуговках и шелковые чулки. Затем перевязала сверток бечевкой. Надо будет оставить его в церкви под скамьей. Может быть, священник найдет ее вещам полезное применение.

Затем, стоя совершенно нагой перед зеркалом, она открыла коробку с гримом и стала накладывать краску на лицо, чтобы нежная белая кожа казалась загоревшей и обветренной. Грима потребовалось немало. Начиная с корней волос, Габриэль прошлась красками по всему лицу, чтобы не осталось ни одного предательски белого пятнышка, и оттенила шею, еще раз прошлась палочкой грима от подбородка ко лбу, а затем прибавила несколько настоящих грязных пятен. Грязью девушка запаслась заблаговременно. Она знала, что если не умываться, то краска на лице продержится несколько недель. И надо взять с собой краски про запас, чтобы потом возобновить грим, а за это время она осуществит намеченный план. Так или иначе, но она с этим справится.