Строптивая любовь   ::   Ричмонд Эмма

Утром он ворвался к ней строевым шагом, эдакий древнескандинавский бог, только что спрыгнувший с носа ладьи викингов, для которого что изнасилование, что грабеж – одинаково обыденные явления. Утром они прошли через столь же бессмысленный лабиринт вопросов и ответов, как и теперь, с той лишь разницей, что во время утреннего допроса она заснула, чем, естественно, повергла его в ярость. Чувствуя раздражение и некоторую потерянность, она капризно добавила:

– И перестань маячить перед глазами, меня это нервирует.

– Тебя нервирует все, – ответил он, как бы подводя черту.

Слишком хорошо зная, что отрицать его слова бесполезно, она язвительно согласилась:

– Как это верно.

Выражение его лица, словно высеченного из камня, не могло скрыть его антипатии к ней. Уставившись на нее, он скомандовал:

– Думай!

– Я и думаю! Думаю с тех пор, как ты сюда ворвался, ничем другим и не занимаюсь!

– Ну и?..

– И ничего! А твой тон, твоя манера командовать мной, словно одного твоего приказа достаточно, чтобы я вспомнила, – это гарантия, что я поступлю как раз наоборот!

Он подошел к окну и, наклонившись, стал вглядываться сквозь жалюзи.

– Каким бы тоном я ни говорил, ты все равно не пойдешь мне навстречу.

Да, это, видимо, правда, устало подумала она: он действовал ей на нервы. Умница, очень не простой, абсолютно лишенный чувства жалости; и единственно возможный способ общения с ним – быть такой же напористой, как он; надо подавить в себе слабость, чтобы он не мог помыкать тобой. Закрыв глаза, она сделала нечеловеческое усилие, чтобы не замечать его раздражающее присутствие. К сожалению, ей это не удалось, лишь напряжение возросло так, что хоть ножом режь, его жизненная энергия, казалось, выжимала из нее жалкие остатки сил.

– Ты думаешь, я не имею права расспрашивать тебя? – спросил он устало. – А Катя? – Его голос резал слух, слова, произносимые им, казалось, были ему незнакомы или оставляли у него во рту неприятный привкус. Они рашпилем проходились по ее нервам, все больше раздражая ее. Она никак не могла придумать, чем бы его смягчить, отвлечь от выбранного им курса. Полицейским бы ему быть, решила она желчно. Наполовину норвежец, чемпион по лыжам, конструктор и строитель лодок, член правления нескольких морских инженерных компаний, владетельных и преуспевающих. Она ненавидела этого высокомерного гиганта. Настолько же, насколько и он ее. Как-то он сказал, что она агрессивна и неженственна. Агрессивна – это уж точно; да еще и прямолинейная, сильная, потому что таковой ей приходилось быть, но – «неженственна»? Признаться, ей нравилось всегда идти своим путем, и вообще она была уверена в себе. К сожалению, они должны были время от времени встречаться, так как его сестра Катя была замужем за ее двоюродным братом Дэвидом. Но это вовсе не означало, что она обязана его любить.

Дэвиду он тоже не нравился, размышляла она задумчиво, разглядывая его широкую спину. Да это и неудивительно. Кил Линдстрем и Дэвид Нотон были совершенно не похожи друг на друга: надменный и уверенный в себе Кил и мягкий, мечтательный Дэвид.

– Слушай, – начал он снова, явно стараясь держать себя в руках, хотя его лицо выражало сильное желание ее встряхнуть. – Тебя нашли меньше чем в миле от Гэтвика…

– Мне отлично известно, где меня нашли, – язвительно прервала его Жюстина. – И тебе ничего не удастся выяснить, если ты будешь все время повторять одно и то же. Доктор сказал, что я могу вообще ничего не вспомнить…

– О, потрясающе! Сегодня вторник, а найти Дэвида мне надо до следующего понедельника. Он твой двоюродный брат…

– Сводный двоюродный брат, – поправила она его автоматически.

– Сводный двоюродный брат, – согласился он сквозь зубы, – но, кроме матери, ты его единственная родственница, так ведь?

– Ты это прекрасно знаешь.