Последняя роль   ::   Незнанский Фридрих Евсеевич

— Спасибо, Кость, но вряд ли.

— Чего так?

— Старые стали, ленивые, — усмехнувшись, ответил Турецкий. — Вот вас в гости с удовольствием примем. Ирка столько всего наготовила, что нам за год не съесть.

— Да я бы с радостью, но к нам кум с семьей приехал. И потом, боюсь, что после часа ночи я буду уже не транспортабелен, а моя машину не водит. Слушай, я что хотел спросить: у тебя нога как?

— Нормально. А что?

— Да мне тут одного классного врача посоветовали. Я ему про тебя рассказал… Ну, про то, что у тебя в непогоду…

— Уже нет, — оборвал друга Турецкий.

— Сань, не ерепенься. Он, правда, отличный врач.

— Спасибо за трогательную заботу, — с мрачной насмешливостью буркнул в трубку Турецкий. — Куда бы я без вашей заботы, Константин Дмитриевич. Сначала укатали человека под асфальт, а потом интересуетесь, как он там, под асфальтом, поживает. Трогательно, аж слезы из глаз.

Меркулов помолчал.

— Зря ты так, Сань, — сказал он после паузы и уже не таким веселым голосом. — Я ведь хотел…

— Сань! — крикнула из кухни Ирина. — Иди помоги!

Турецкий поспешно распрощался с Меркуловым и положил трубку. Сентиментальные излияния подвыпившего друга не развлекали, не радовали и не умиляли его. А раз так, чего тут обсуждать?

На кухне Ирина быстро взяла мужа в оборот и заставила его чистить овощи.

— Ир, у нас что, гости будут? — поинтересовался Александр Борисович, с явным неудовольствием поглядывая на гору моркови, свеклы и маринованных огурцов, с которых ему полагалась снять шкурку.

— Не знаю, — ответила Ира, не отрываясь от работы. — Может, кто и зайдет. Но вряд ли.

— Тогда зачем столько всего?

— Ну, как… — Ирина пожала плечами. — Новый год всё-таки. Согласись, если в Новый год стол не уставлен яствами, то он выглядит несколько уныло.

— Но зачем так много? — повторил Турецкий. — Можно было обойтись парой салатов да этим гадским гусем.

— Турецкий, не брюзжи. Съешь ты своего гуся за раз, а завтра и послезавтра что будешь есть? Я в праздники с утра до вечера у плиты стоять не собираюсь.

— Отлично, — скептически улыбнулся Александр Борисович. — Тогда у меня рацпредложение. Давай отварим тонну картошки и будем есть её весь последующий год. И готовить не надо: разогрел — и порядок. А можно еще сухарей насушить.

— Турецкий, замолчи!

— А можно пирожков нажарить — штук пятьсот. Будет с чем на двадцать третье февраля чай пить.

Ирина швырнула нож на доску и резко повернулась к Турецкому.

— Сань, да что с тобой такое, а? Ты уже с Меркуловым поссорился, теперь и со мной хочешь?

— А ты всё слышишь, — пробурчал Турецкий.

Ирина вытерла руки о полотенце, поправила фартук и сказала:

— Давай, я готова.

— К чему? — не понял Турецкий.

— Слушать гадости, которые ты мне скажешь. Только давай выкладывай всё сразу, — всё, что накопилось. Чтобы за праздничным столом мы пили шампанское, а не выясняли отношения.

Турецкий стушевался.

— Ир, я не собираюсь с тобой ссориться.

— Правда? Тогда что же ты делаешь последние двадцать минут? Да какие там минуты, что ты делаешь последние несколько месяцев?

— Я что я такого делаю?

— Ты делаешь все, чтобы я с тобой развелась.

— Правда?

— Правда.

— Гм… — Турецкий насмешливо почесал затылок. — А мне казалось, наш союз нерушим. Но если ты хочешь…

— Ох-х, — вздохнула Ирина Генриховна. Затем усмехнулась и продекламировала:

Умоют меня и причешут

Заботливой, нежной рукой.

И в новое платье оденут,

Как гостя на праздник большой.

При громком торжественном пении,

При блеске свечей восковых

В строгом и важном молчании

Я встречу друзей дорогих…

— Что это? — нахмурился Турецкий, стихи ему явно «не пришлись».

— Не помню. Из какой-то книжки.

— И зачем ты мне это прочла?

— В голову пришло.