Ты будешь страдать, дорогая   ::   Фокс Натали

 — Единственная в жизни, такая любовь не повторяется. День, когда он уехал в Южную Америку, был самым страшным в моей жизни. Он сказал, что вернется за мной, но так и не вернулся.

— И ты позволила ему уйти, просто взяла и отпустила?! — с горячностью выпалила Джемма. — Ты ждала меня, но не стала бороться за него? А он небось и не знал, что ты ждешь ребенка?

Но уже в тот момент, когда злые слова сорвались с ее губ, она поняла, почему ее мать не стала бороться за любимого. Разве сама она не поступила точно так же? Разве не позволила Фелипе уйти, потому что гордость, смятение, горечь предательства затопили ее душу до такой степени, что не могло быть и речи о мольбах вернуться.

Гордость. Как и мать, Джемма была насквозь пропитана ею. В один прекрасный день Фелипе исчез вместе со своей сногсшибательной кузиной Бьянкой. Неделей позже он оставил на автоответчике послание с просьбой связаться с ним по нью-йоркскому номеру. Разумеется, она этого не сделала. Он же бросил ее, уехал, забрав с собой Бьянку, разве нет? Джемме осталось лишь записанное на магнитофон послание — странное, сухое, без единого слова о том, что он любит ее и тоскует по ней, без единого намека на теплоту в бесстрастном, ровном голосе. Видит Бог, она бессчетное количество раз прокручивала пленку в попытке услышать то, о чем мечтала, уловить хотя бы слабое напоминание об их любви, о целой неделе их любви и страсти. Но не нашла ничего.

— Как долго длилась ваша связь? — спросила она у мамы.

— Шесть месяцев. Самые замечательные месяцы за всю мою жизнь!

Небольшая разница все же есть, мрачно думала Джемма, возвращаясь с балкона в номер, чтобы смыть с себя липкий пот. Их роман с Фелипе просто капля в море по сравнению с любовью мамы и Агустина. Шести месяцев вполне достаточно, чтобы возникло глубокое, незабываемое чувство, а за одну-единственную неделю можно лишь прикоснуться к истинной любви.

Но Джемма знала, что это не так. Она отдала Фелипе сердце и душу. Жизнь ее, благодаря профессии мамы, отнюдь не была замкнутой. В Уайтгейтсе собиралось так называемое блестящее общество, которое воспитало ее ум, расширило кругозор. Приходили и друзья отца — академики университета, писатели, поэты, философы. Да и ее собственная карьера предполагала нередкие приемы. После первой персональной выставки в престижной галерее Портиа в Париже снежный ком известности покатился с бешеной скоростью. «Непотизм» [1] — таков был вердикт одного злющего критика в воскресной газете, которая славилась неприятием молодых талантов. Однако непотизм не имел никакого отношения к обрушившемуся шквалу заказов. Джемма была достаточно знающей и опытной, чтобы понять, что талант у нее есть. Какая жалость, что знания и опыт не помогли ей в личной жизни. Несмотря на всю свою умудренность, она оказалась беспомощной во всем, что касалось Фелипе.

Джемма подсушила волосы полотенцем и причесалась перед трюмо в номере. С той недели, проведенной в Лондоне с Фелипе, волосы сильно отросли и сейчас темной гривой рассыпались по плечам. Прямые, как у матери, и такие же густые и блестящие. Однако на этом их сходство заканчивалось. Красота ее матери была классически строгой, у Джеммы же — более мягкой. Рот ее был более пухлым, его линия прочерчивалась не так безукоризненно четко, как у Исобель, а огромные карие глаза прозрачностью напоминали глаза олененка. Беззащитность — не в этом ли главное различие? Как бы там ни было, мать и дочь сильно отличались друг от друга, и в нынешних обстоятельствах это могло сыграть свою положительную роль: Агустин вряд ли найдет в ней какое-нибудь сходство со своей прошлой любовью.

Джемма придвинулась к зеркалу и повнимательнее изучила отражение.