У кого как...   ::   Курсунская Жанна

– Ди, умоляю, не портите себе жизнь с самого начала!

– Елена Степановна, портить жизнь – это значит не писать про царей. Вы-то это очень хорошо понимаете, иначе не сидели бы сейчас здесь с нами, а наслаждались Эрмитажем в Ленинграде.

– Ди, в таком случае вам придется писать две курсовые работы: одну – про царей, а другую – обычную, из программы института. Вам придется работать в два раза больше.

– Про царей – не работа, про царей – кайф!

– Не думаю. И то и другое – кропотливая, серьезная работа.

– А кто прочтет мою курсовую про царей?

– Я, Эмма... мои ленинградские друзья – литературоведы. Ди, пообещайте никому не показывать свою работу без моего ведома. Пообещайте, пожалуйста, если я вам хоть чуточку не безразлична.

Ди пообещала, и мы пошли ко мне. Неожиданно поднялся совсем зимний ветер. Мы были одеты по-летнему. Хотелось скорее оказаться в нашей теплой, сверкающей квартире, вдохнуть аромат душистого горячего борща, увидеть папу с мамой и рассказать им о Елене Степановне.

Когда мы пришли, папа был в своем «кабинете» – так мама называла кладовку с прорезанным под потолком окном в их спальню, прямоугольником, через который проходил воздух. В кладовке стоял верстак, валялись золотистые стружки и одуряюще пахло смолистой сосной. Папин «кабинет» был единственным местом в нашем доме, где всегда царил беспорядок. Когда-то давно, много лет назад, мама не выдержала и подмела стружки. Папа очень грустил – оказывается, она сбросила на совок какой-то таинственный образ второго дня сотворения мира, когда Всевышний словами «Да будет свод» уплотнил небеса, сгустил их и создал вокруг земли атмосферу, чтобы защитить все живое от уничтожения. После этого мама никогда ничего не трогала в папином «кабинете», навсегда оставив его полновластным хозяином этих двух квадратных метров хаоса.

Я не видела папу целый месяц. Он ездил в Москву на курсы усовершенствования. Вернулся утром, когда мы были на занятиях. Прямиком бросилась к нему, прижалась к теплой щеке:

– Привет! Как Москва?

– Отлично! Все отлично.

Папа возился с блестящей деревянной болванкой.

– Это кто будет?

– Главный Коэн. Первосвященник. Я тебе потом объясню, когда сделаю. В Москве на ВДНХ выставляли компьютеры. Самые современные. Мне пришла идея, вернее, я что-то понял... Потом. Сначала сделаю.

– Ты уже ужинал?

– Нет. Мы с мамой тебя ждали.

– Отлично!

Я пошла переодеваться. Ди, как только вошла в дом, отправилась в туалет. Туалет у нас совмещен с ванной. На стиральной машине, покрытой вышитой салфеткой, лежала мамина косметичка с карандашами для глаз и губ. Ди уселась на унитаз и вдруг обнаружила в косметичке синий импортный карандаш, который отлично рисовал на теле. Она пописала и тут же забыла, где находится. Коричневые трусы и колготки, спущенные до лодыжек, почему-то напомнили ей корпус парусника, подобного тому, что был на карте Елены Степановны. Бордовую шерстяную юбку Ди разложила над коленями и чуть ниже – в виде спущенных парусов – и принялась разрисовывать свои голые ноги карабкающимися по ним древними римлянами. Они поднимались по «столбам», чтобы поднять паруса и плыть в непокоренные страны. Именно за этим занятием папа и застал Ди, когда через несколько минут вошел в туалет, то есть одновременно в ванную, чтобы помыть руки перед ужином. Дверь Ди, конечно, закрыть забыла, а папа тогда еще ничего не знал о ее существовании. Я только собиралась познакомить их за ужином.

Самое удивительное, что эта странная, мягко говоря, ситуация не смутила их. Ди так увлеклась художественным воплощением своих фантазий, что вообще не заметила папу. Папа был поражен парусником.