Удача - это женщина   ::   Адлер Элизабет

Ей придется жить в семье его соратника и обучаться азам семейного бизнеса. Ей еще предстоит усвоить, что такое тайпан…

Энни сжала зубы:

– Ты не можешь послать девочку в Гонконг одну, и, помимо всего прочего, когда ты собираешься сказать ей правду о завещании Лаи Цина?

Фрэнси ничего не ответила. Она поднялась с кресла, подошла к окну и, отдернув тяжелые шелковые шторы, долго смотрела в темное окно. Перед ней в тумане мигали мириады огней, но Фрэнси не замечала их. Фрэнси вспоминала, как Мандарин на своем смертном одре настойчиво вопрошал, хорошо ли она помнит обещание, данное ему.

– Энни, – сказала она медленно, – даже ты не знаешь всей правды.

Энни резко встала со своего места и решительным движением разгладила юбку.

– Фрэнси Хэррисон, – проговорила она сердито, – все эти годы мы дружили с тобой, и в моей жизни нет ни единого секрета, о котором бы ты не знала. А вот сию минуту ты признаешься мне, что, оказывается, у тебя есть от меня тайны. Все это было бы не столь важно, если бы дело не касалось Лизандры. Но помни, я имею право знать обо всем, что связано с ней.

Фрэнси с раздражением помахала бумагой с иероглифами перед носом подруги:

– Теперь ты знаешь обо всем, что касается Лизандры. Можешь прочесть и убедиться сама!

– Ты прекрасно знаешь, что я не умею читать по-китайски. В любом случае я не об этом хотела поставить тебя в известность.

– Тогда мне нечего тебе больше сказать. Мандарин управлял нашими жизнями по собственному усмотрению, и ты не можешь не согласиться, что, в конце концов, он всегда оказывался прав. Теперь настала очередь Лизандры. И мое дело – лишь проследить, чтобы все происходило согласно его воле.

Надевая пальто и запахивая большой меховой воротник вокруг горла, Энни бросила на прощание:

– Мне не хочется вступать с тобой в пререкания, Фрэнси Хэррисон, но мне не по вкусу то, как ты собираешься распорядиться жизнью Лизандры, и я никогда не смирюсь с этим. Я же, со своей стороны, постараюсь довести до ее сведения, что она всегда сможет прийти ко мне и будет принята с распростертыми объятиями, в случае если дела обернутся не в ее пользу. Надеюсь, она еще не забыла дорогу к своей крестной, тетушке Энни?

И Энни решительно направилась к выходу, но в последний момент заколебалась и остановилась, уже сжимая в ладони ручку входной двери.

– О, Фрэнси, – вздохнула она с сожалением, – я приехала для того, чтобы успокоить и утешить тебя, а сама сделала все, чтобы расстроить. И что я за женщина, в самом деле?

Фрэнси улыбнулась сквозь слезы, и подруги обнялись.

– Ты такая же, какой была всегда, Энни Эйсгарт, и другой мне не надо.

– Помни только, Фрэнси, что прошлое уже закончилось. И на повестке дня стоит будущее. Будущее – теперь самое главное.

Фрэнси покачала головой:

– Для китайцев прошлое – всегда часть настоящего, дорогая.

– Тем хуже, – пробурчала Энни себе под нос, выходя из дома.

Фрэнси через окно в прихожей наблюдала за тем, как в тумане сначала зажглись, а потом растаяли сигнальные огни маленького «паккарда». Было только девять часов, а Калифорния-стрит опустела. Вверху на холме тускло горели фонари, освещая тротуар вблизи от дома, где прошло ее детство.

Это был самый аристократический район Сан-Франциско, Ноб-Хилл. Разумеется, самого первого дома, построенного отцом Фрэнси, давно не существовало. Он рухнул во время великого землетрясения 1906 года, но ее брат, Гарри Хэррисон, перестроил родовое гнездо почти сразу же после катастрофы.

– Для того, – сказал он как-то раз, – чтобы никто – ни в Сан-Франциско, ни во всей Америке – не смел и думать, что существует сила, включая и волю Божью, способная сокрушить Хэррисонов.

Как позже выяснилось, на это оказалась способной только Фрэнси.