Укрощение герцога   ::   Джеймс Элоиза

– Ты права, – согласилась Джози. – Но я добавлю еще ограничения в возрасте. – Она села, держа на весу пуховое одеяло. – Не ограничиться ли мне джентльменами до тридцати лет, а лучше до двадцати пяти?

– Но для меня важное препятствие то, что Рейф – пьяница, – сказала Имоджин. – И в твоем списке нет очень важного для мужа качества.

– Постоянства? – спросила Джози. – В Рейфе это есть. Кстати, он весьма привлекателен, но для меня чересчур стар.

Внезапно Имоджин заметила, что и Аннабел, и Джози внимательно наблюдают за ней.

– Он староват для меня и слишком много пьет, – быстро нашлась Имоджин.

– Но тебе же больше двадцати одного года, – заметила Джози со своей обычной сокрушительной прямотой. – И ты уже вдова.

– Рейф тебе не может подойти, дорогая, – сказала Аннабел, беря Имоджин за руку. – Но кое-кто окажется вполне подходящим.

Губы Имоджин тронула неуверенная улыбка.

– По правде говоря, – сказала она, – я из тех редких людей, которые могут полюбить всего раз в жизни, Аннабел.

– Если бы мы могли рассчитать момент, когда влюбимся, с такой же легкостью, с какой я составила этот список, – сказала Джози, – мир был бы гораздо более приятным местом. Я смогу влюбиться, только если мужчина поклянется мне в вечной неувядаемой любви.

– В таком случае удачи тебе, – пожелала Имоджин с каким-то неподобающим отзвуком безутешности в голосе.

Аннабел сжала ее руку.



Глава 2

О беседе, не предназначенной для чужих ушей и состоявшейся тремя месяцами раньше

Май 1817года ,

Холбрук-Корт, резиденция герцога Холбрука

Перед ним маячили нос и подбородок, но он не видел талии. Зато определенно мог рассмотреть глаза.

Даже для человека, проводившего больше времени перед зеркалом на Варфоломеевской ярмарке [1] , чем перед собственным в своей спальне, Рейф узнал эти глаза. Сильно затененные под прямыми бровями. Такие глаза были у него. И у его отца.

Будто одно из волшебных ярмарочных зеркал ожило, и теперь перед ним стоял тот, кто в них отражался. Например, на Варфоломеевской ярмарке человек, располагающий двухпенсовой монетой, мог увидеть существо с двумя головами или трехногого цыпленка. А при наличии второго двухпенсовика – поглядеть на себя со стороны в комнате иллюзий, где диковинное зеркало показывало человека с пузом, похожим на рождественский пудинг. Рейфу это, пожалуй, не очень-то нравилось. Даже когда он выпрямлялся и принимал достойную позу, подобающую герцогу Холбруку, это не меняло дела.

Граф Мейн потешался над бесплодными усилиями Рейфа. Он любовался своей отточенной элегантностью в зеркале, делавшем его похожим на гибкую, как ива, нимфу.

– Попробуй-ка это, – говорил он. – Оно тебе больше понравится.

Втайне Рейф попробовал. Его отражение в узком зеркале не обнаруживало дородного стана. Он увидел человека напряженного и подтянутого, будто никогда и не встречавшего рассвета с полным брюхом и головной болью.

А теперь случилось так, как если бы это второе зеркало ожило, и отразившийся в нем человек стоял перед ним.

– Вы родились в 1781 году? – спросил он, пытаясь собраться с мыслями.

– Мне тридцать шесть, и я родился, как я всегда считал, почти в то же время, что и вы, – между нами разница в возрасте всего в несколько дней. – Наступила очень краткая пауза, потом человек добавил: – Ваша светлость.

– Могу я предложить вам виски? – спросил Рейф.

– Не в этот час.

Рейф прошел к низкому буфету и наполнил стакан. Так он чувствовал себя увереннее, и потому задать следующий вопрос оказалось легче.

– Так вы явились в этот мир за несколько дней до меня или несколько дней спустя?

Он не обернулся к собеседнику, а продолжал смотреть в одно из сводчатых окон библиотеки. Он иногда останавливался перед ними.