Улица вечерних услад   ::   Сазанович Елена Ивановна

Люблю этот полуразрушенный сарай за окном. Люблю утро в этом маленьком кафе. И, пожалуй, люблю эту глупышку официантку, которая тоже стала частью моего утра. Как кофе и сигареты. И с них я начинаю чувствовать свою жизнь.

– Привет, Лоб!

Лоб – это моя старинная кличка. От фамилии Лобов. И я с удовольствием на нее откликаюсь. Лоб – это что-то основательное, непробиваемое.

– Привет! – и я с нескрываемым любопытством разглядываю свою собеседницу. Она довольно стара. И все-таки с хорошей фигурой. И со следами былой красоты на увядшем лице. Видимо, преждевременно угасшей в угаре страстей.

Я протягиваю ей сигарету. И она глубоко затягивается.

– Не узнал? – она кокетливо подмигивает.

Я ей отвечаю тем же.

– Это ты сделал из меня такое чучело, – и она дотрагивается до своих глубоких морщин, – Потрогай.

Я ощупываю ее дряблую кожу на лице, шее. Пытаюсь проникнуть под вырез поношенного платья.

Она хохочет пожелтевшими зубами. Видно, ей это нравится.

– Мне это не нравится, – бесстыдно лжет она. И убирая? мою руку.

– Лина! – радостно вскрикиваю я. – И все-таки ты хороша, Лина?

Она грустно качает головой.

– Ты не пожалел слов. Не пожалел метафор, сравнений, описав меня красавицей в молодости. И ты не пожалел меня на сотой странице, сделав такой уродиной.

– Ты хорошо разбираешься в литературе, Лина. Но очень мало в жизни. В жизни за все нужно расплачиваться, Лина.

– Одиночество – это худшая расплата, Лоб, – и она стукнула меня по лбу. – Тебе не понять, что я пережила. Ты способен только на выдумку.

Я пожимаю плечами.

– Хеппи энд не в моем духе, Лина. Во всяком случае, ни у одной моей героини не было столько любовников, как у тебя. Ты стала настоящей героиней, Лина.

Лина вновь хохочет своими пожелтевшими от никотина зубами.

– Ты прав, Лоб! И за это я тебе благодарна. Ведь у тебя никогда не было такой женщины, как я?

Я грустно вздыхаю. Мне ответить нечего.

– Таких женщин не бывает, Лина.

Лина уходит, развязно покачивая бедрами. И длинный красный шлейф от старого платья тянется за ней. И уходя, напевает какую-то грустную песенку о страстной, но давно минувшей любви. Эта песенка тоже моя. Но мне она нравится. Особенно в исполнении Лины. Я машу ей вслед рукой. И думаю, что Лина была, пожалуй, самой удачной моей выдумкой.

– А я? – и я почувствовал, как мою шею обвили нежно женские руки. Я легонько похлопал по ним.

– Ну-ну.

И она мигом очутилась у меня на коленях. И чмокнула в щеку. И на моей щеке отпечатались ее большие губы.

– Алла! – невесело улыбнулся я. – Нехорошо так вести себя, девочка. Нас могут увидеть. – И я попытался согнать ее со своих колен.

Но она и не собиралась убираться. Она еще крепче обвила мою шею руками.

– Какой ты красивый, Лоб! – и она поцеловала меня в лоб.

– Ты тоже красива, Алла! И всегда молода! – не подумавши, ляпнул я.

– Потому что ты умудрился меня застрелить, когда мне еще не исполнилось и 25-ти.

– Ему не могло понравиться, что ты юркнула в постель к этому сумасшедшему боксеру. Он любил тебя, Алла, – оправдывался я настолько, насколько хватило моего литературного таланта.

– В моей жизни было всего два мужчины, Лоб. При моей внешности это мало, – вздыхает Алла. И ее плечо оголяется.

Я целую ее в оголенное плечо.

– Твои любовники самые удачные мои выдумки. Эти мужчины стоят всех. Сознайся, разве тебе было с ними плохо?

Алла обиженно надувает щеки. Совсем еще девочка. Может, и впрямь я слишком рано ее пристрелил?

– Ты слишком безжалостен, Лоб, – Алла прижимается к моей щеке. – Иногда мне кажется, что я прожила жизнь зря.

– Это глупость, Алла, – успокаиваю ее я. – За свои неполные 25 лет ты сумела насладиться всем в этой жизни. Это не всякому дано, Алла.

– Даже тебе, Лоб?

– У меня не было такой женщины, как ты, Алла.

Я попал в точку.