В объятиях любви   ::   Картленд Барбара

Их дядя, с которым они жили, получал лишь скромное жалованье священника, а деньги, оставленные матушкой после ее смерти пять лет назад, были потрачены — как она сказала своему брату — на их образование, и в банке уже практически ничего не осталось.

Джерри знал положение дел так же хорошо, как и сестра, поэтому не было необходимости говорить что-то теперь. Аспазия протянула руку и взяла письмо.

К ее удивлению, письмо оказалось не похоже на счет, поскольку конверт, в котором оно находилось, был сделан из толстой белой пергаментной бумаги, очень дорогой. Аспазия долго глядела на него с изумлением, рассматривая с разных сторон.

Вдруг она испуганно вскрикнула.

— Что такое? — спросил Джерри.

— Это письмо от герцогини, — сказала она. — Смотри!

Вот ее герб на обратной стороне!

Брат и сестра недоуменно уставились друг на друга.

Наконец Аспазия еле слышно проговорила тревожным голосом:

— Что она может.., писать.., дяде Теофилу?

— Открой и посмотри, — сказал Джерри. — Хорошо, что он не заметил, от кого это письмо. Это расстроило бы его.

— Да, конечно, — согласилась Аспазия.

Она сидела, глядя как завороженная на письмо, будто страшась узнать его содержимое.

Затем она решилась и вскрыла конверт серебряным ножичком.

Вынимая плотный лист, лежавший внутри, она отчетливо почувствовала, что он несет плохие вести, будто неуловимое зло исходило от самой бумаги.

Она не говорила ничего, но знала, что Джерри напряженно наблюдает за процессом.

Также молча она пробежала глазами написанное. Джерри нетерпеливо спросил:

— Что там говорится? Прочти мне.

— Я не могу поверить в это! Не может быть! — воскликнула Аспазия.

— Что там? — повторил Джерри.

Аспазия глубоко вздохнула и прочла дрожащим голосом:

Преподобному Теофилу Стэнтону.

По повелению ее светлости герцогини Гримстоу некой, в связи с тем, что вы достигли возраста шестидесяти пяти лет, вы отставляетесь от вашего прихода и должны освободить дом священника в течение месяца со дня получения настоящего извещения.

С совершенным почтением,

Эразм Карстэирз,

секретарь ее светлости.

Когда Аспазия закончила читать, ее глаза наполнились слезами, Джерри же так сильно стукнул кулаком по столу, что задребезжали тарелки и чашки, стоявшие на нем.

— Проклятие! — взревел он. — Как она смеет так поступить с дядей Теофилом? Это бесчеловечно! Жестоко!

— Он не может уехать отсюда? — всхлипнула Аспазия. — Люди в деревне любят его, и он любит их. Да и куда мы отправимся?

Задавая эти вопросы, она глядела через стол на брата, видя его сквозь слезы и понимая, что он в таком же смятении, как и она.

— Дядюшка Теофил прожил здесь всю свою жизнь, — говорил Джерри, будто сам с собой. — И мы.

Дом священника стал их родным домом, и они никогда не задумывались о том, что настанет время его покинуть.

Гримстоун, родовой дом герцогини, располагался в пяти милях отсюда, но казался недосягаемым, принадлежавшим иному, далекому миру.

Здесь же, в Малом Медлоке, жизнь протекала неспешно и безмятежно. Деревенские жители приходили в церковь потому, что хотели поклониться Богу, они делились своими тревогами и радостями со священником, ведь он был одним из них. Их не заботило то, что происходило в других частях поместья.

— Как мы скажем об этом дяде Теофилу? — спросила Аспазия.

— Это будет нелегко, — ответил Джерри, — и ты понимаешь, что я не смогу теперь вернуться в Оксфорд?

Аспазия вскрикнула от неожиданности.

— Почему?

Но она тут же сама все поняла.

Все деньги, которые у них остались — а их было немного, — придется потратить на поиски другого дома. Вряд ли преподобный Теофил получит другой приход в свои шестьдесят пять лет.

Он может, конечно, обратиться к епископу, но если ему и найдут другую церковь, он не вынесет разлуки со своими прихожанами, которые стали для него родными детьми и для которых он стал больше, чем пастор.