В постели с врагом   ::   Роуз Эмили

Предупреждаю, если вы зададите хоть один вопрос, я остановлю такси и высажу вас. Ясно?

Она улыбнулась.

— Яснее не бывает.



ГЛАВА ВТОРАЯ

Обри хотела узнать Лайама получше, но она вовсе не собиралась сразу хватать его за колени. Не собиралась, но на одном из поворотов ее вдруг бросило на него, и она почувствовала, как мускулы его бедра напряглись под ее пальцами.

— Извините. — Она быстро убрала руку.

— Ничего страшного, — ответил он, но его голос был напряженным.

Лайам пообещал заплатить таксисту по двойному тарифу, если он быстро довезет их до галереи, и таксист старался на славу. На очередном вираже Обри снова прижало к сидящему рядом мужчине — красивому, мускулистому, возбуждающему и абсолютно для нее запретному. Ее бросило почти к нему в объятия, и их глаза встретились. Взгляд Лайама опустился к ее губам. У Обри перехватило дыхание, а сердце застучало, как сумасшедшее.

Как он целуется? Нежно или страстно? Осторожно или грубо? Она никогда этого не узнает. Обри отвернулась, уставилась в окно и постаралась, чтобы он не услышал ее разочарованного вздоха.

Они приехали. Обри быстро выскользнула из машины, пока Лайам расплачивался.

— Вы сказали, что вам нравится эта художница?

— Да. Ее картины очень чувственны.

— Она рисует цветы, — сказал он хмуро. Обри смущенно взглянула на него.

— Она стала рисовать их после смерти своего мужа, которого она очень любила. Я слышала, что она очень необычный человек.

Они вошли в галерею. В дверях их встретила шикарная брюнетка.

— Мистер Эллиот? — Да.

— Триша Эванс.

На взгляд Обри, рукопожатие, которым она приветствовала Лайама, длилось несколько дольше, чем следовало.

— А вы …

— Обри Холт.

— Миссис Рейне ждет вас. Пойдемте со мной. Она повернулась и пошла в глубь помещения.

Обри невольно задалась вопросом, всегда ли Триша ходит так или она виляет бедрами специально для Лайама. Обри затрясла головой. Что плохого в том, что женщина хочет понравиться? Обри и сама вела бы себя точно так же, если бы фамилия Лайама была не Эллиот.

Джильда Рейне оказалась крошечной дамой лет шестидесяти, ростом никак не выше полутора метров.

— Вы хотите купить мою картину, — начала Джильда без предисловий, внимательно разглядывая Лайама.

— Да, миссис Рейне.

— Почему?

— Я писал вам про свою мать. Про ее болезнь.

— Я редко расстаюсь со своими картинами, и никогда — без достаточных оснований. В данном случае я не уверена.

Обри понимала, что это не ее дело, но не могла не вмешаться.

— После того как ей удалят обе груди, его мать должна помнить, что она женщина.

Три головы повернулись к Обри.

— Ваша живопись — воплощение женственности и сексуальности. Я думаю, это то, что нужно сейчас Карен Эллиот.

Глаза Джильды сузились.

— Откуда вы знаете?

— В прошлом году моя подруга Джейн умерла от рака груди. Я проводила много времени у нее в больнице. Там висят две ваши картины. Мне больше нравились «Лилии», но Джейн любила «Гардению».

Обри повернулась к картине, стоящей на мольберте, чтобы скрыть набежавшие слезы. Джейн, секретарша отца, была ей ближе, чем собственные родители, и Обри очень по ней тосковала.

Когда мать Обри снова вышла замуж, Джейн первая поняла, что что-то не так. И именно Джейн заставила ее рассказать о проблемах с отчимом. Именно Джейн пошла к отцу Обри и все ему выложила. Отец немедленно забрал Обри к себе, и с тех пор она больше не появлялась в доме матери. Если мать хотела с ней встретиться, она приезжала к Обри. Это случалось не очень часто.

Джильда подошла к ней и кивнула головой в сторону Лайама.

— Вы считаете, стоит продать?

Обри прогнала воспоминания и оглянулась на Лайама. Вежливое и отстраненное выражение его лица говорило о том, что эта живопись оставляет его равнодушным.