Бесы в погонах   ::   Серегин Михаил Георгиевич

И, видимо, чтоб хоть как-то сохранить свое изрядно пострадавшее в словесной перепалке достоинство, наклонился к дочери.

– Да, кстати, – сказал он так, словно только что об этом вспомнил. – Что это за жених, Катерина?

– Это я, Роман Григорьевич, – выступил вперед Санька.

Макарыч яростно крякнул, а Роман сглотнул, уставился Саньке в глаза и снова сглотнул.

– Катя, – с ужасом затряс дочку за плечи Роман. – Это правда?! Ты связалась с мусором? С этой грязью?! С этим недоумком?

– Ты, короче, полегче с выражениями, козел! – загудели со всех сторон рубоповцы. – А то быстро в рог заработаешь!

Роман Григорьевич стремительно оглядел скорых на расправу бойцов, естественно, взял себя в руки, быстро и немного зло сунул залитую слезами дочку в машину, но перед тем, как сесть самому, повернулся к Макарычу:

– А ты, Андрюша, запомни: в мои семейные дела я никому не советую соваться. Я таких вещей не прощаю. Особенно тебе.

Андрей Макарович дождался, когда машина отъедет, и повернулся к Саньке.

– Пиши-ка ты рапорт по собственному, лейтенант Мальцев! – с горечью произнес он. – Думал я, нормальный пацан пришел ко мне служить, а оказалось… А! Да что там говорить!

* * *



Отец Василий приехал домой тихий и подавленный. Ольга кинула на мужа тревожный взгляд, но не сказала ни слова, а только поставила на плиту борщ и пошла наполнять ванную горячей водой.

«Почему все так неправильно? – думал он. – Неужели дочка мафиози менее заслуживает спасения из рук отморозков, чем невеста рубоповца? Тем более, когда это одна и та же ранимая и бессмертная душа… – И сам же себе отвечал: – Просто они очень много знают о ненависти и слишком мало о любви…» Это было невероятно банально и тем не менее оставалось единственной правдой.

Священник выключил газ, налил себе теплого, даже еще не разогревшегося постного борща и приступил к еде.

Гордыня – вот что являлось корнем зла, непомерная гордыня. Макарыч искренне уверовал в то, что имеет право казнить и миловать людей по собственному усмотрению, а Роман – тот и вовсе настолько погряз в грехах, что даже не видит, как теряет собственных детей – навсегда, безвозвратно…

«Они оба теряют собственных детей, – покачал головой священник. – Только один – родных, а второй – крестного. И с какой обидной легкостью, с каким апломбом, с каким железобетонным чувством собственной правоты! А вместе с детьми – и собственное будущее…»

* * *



В РОВД отца Василия вызвали на следующий же день. Вполне официально, повесткой. Понятно, что изрядно подуставший от вечных недоразумений с местным священником начальник РОВД Аркадий Николаевич Скобцов личной аудиенцией попа не осчастливил; за росписью о вручении повестки прибежала девчонка из секретариата. И сразу после заутрени священник дал необходимые наставления диакону Алексию и пешком отправился в милицию, благо это было совсем недалеко.

Он не стал скрывать ничего, впрочем… почти ничего. Естественно, отец Василий умолчал о сунутом в девичьи трусики и подкинутом затем в милицейскую машину пакете с белым порошком, но вот себя щадить он не собирался, а потому с легким сердцем поведал о том, как оторвал первые две строки с упоминанием имени адресата и даже положил перепачканный кровью бумажный лоскуток на стол следователю. Следователь – немолодой, усталый мужчина с осоловевшими от недосыпа глазами – понимающе кивнул. Он вообще вел себя, что называется, «без понтов».

Рассказал отец Василий и обо всем остальном, оставив при себе разве что свое мнение об уровне подготовки и профессионализма бойцов РУБОПа – это уже не его компетенция, пусть кому надо, тот и разбирается…

И следователь, как ни странно, так же легко поделился с ним последними ментовскими сплетнями и, в частности, мнением, что дело это дохлое. Два главных участника похищения мертвы.