Веселая смерть (Ревность по-русски)   ::   Арсеньева Елена

Евдокия тоже не сомневалась, что ее возлюбленный погиб, а потому ей было все едино – хоть в омут головой, хоть замуж за неведомого человека.

Самоубийство – грех, сие всякому ведомо. А замужество с немилым?

Тоже грех, как смогла совсем скоро убедиться Евдокия Николаевна. Однако за него расплачивалась молодая женщина отныне денно и нощно, потому что вскоре поняла: получила она не заботливого супруга, а палача.

Ревнив Ехменьев был непомерно: стоило кому-то из друзей-приятелей бросить взгляд на его красавицу-жену, как начинались такие сцены, после которых Евдокия Николаевна не то что слезами обливалась, но начинала всерьез опасаться за свою жизнь. А уж когда до Ехменьева дошли слухи о том, что был у его жены прежде сердечный друг, которого она до безумия любила (и не разлюбила до сих пор!), тут он вовсе потерял всякий разум, и как ни гнала Евдокия Николаевна от себя страшные мысли, а все чаще думала она, что дни ее сочтены.

Обратиться за помощью и даже за простым советом Дунечке было не к кому – вскоре после свадьбы Ехменьев увез жену в свое имение, в Ехменьево, и жила она там, в просторном доме, как в клетке. Ехменьев был там не только полный хозяин, но и вовсе Бог да царь, словно и не отменилось четыре десятка лет назад крепостное право: дворня против него слова молвить не смела, по-прежнему почитала властным в жизни и смерти своей, ну а уж в праве распоряжаться как угодно жизнью и смертью собственной жены – тем паче. Один только человек страдал за барыню – небогатый арендатор, плативший Ехменьеву некоторые деньги за земельный надел, а потому ощущавший себя более или менее свободным от власти помещика. Как ни странно, и сам Ехменьев держался по отношению к тому человеку весьма сдержанно и замашек своих на нем не опробовал. Зато и нагляделся тот в барском доме… Неописуемо чего нагляделся!

И вот однажды летом случилось так, что в те края приехал на отдых знаменитый Иван Дмитриевич Путилин, начальник Петербургской сыскной полиции. Собирался он соблюдать инкогнито, однако слава Путилина всегда его опережала. Был он известен как в обеих столицах, так и в провинции российской многими своими розыскными подвигами, и, право, кабы сыскался на него вовремя талантливый летописец, мог быть реальный Путилин прославлен в истории сыска не менее, а то и более, чем выдуманные Шерлок Холмс, Лекок и прочая сыщицкая братия.

Итак, Путилин поселился у своего приятеля, бывшего учителя, получившего от родителей наследный дом близ Ехменьева, и только приготовился наслаждаться отдыхом и обильным деревенским столом (свежайшее молоко и разнообразное печево, цыплята, жирные «полотки», уха, всевозможные соленья, варенья, настойки и прочие убийственные блага русской кухни были ежедневно ему предоставляемы), как вдруг явился в дом некий человек, крестьянин по виду, и принялся настойчиво просить встречи со знатным сыщиком, уверяя, что речь идет не менее как о жизни и смерти. Подобными словами всегда можно было найти путь к сердцу Ивана Дмитриевича, и странного посетителя он принял. И с первых же минут встречи был изумлен: речь, оказывается, идет не о жизни и смерти самого визитера, а печется он о барыне своей, Евдокии Николаевне Ехменьевой, которая – ангельская, светлая душенька! – угодила замуж за сущего аспида.

– Батюшка, – по-старозаветному кинулся крестьянин в ноги Путилину, – ваше превосходительство, спасите!

– Кого? От чего?

– От кого, ваше превосходительство, от кого… От помещика нашего лютого, Ехменьева. Одно слово – зверь и людоед. Шкуру живьем дерет с людей!

– Как это?

– Да так.