Поверишь этому - поверишь всему   ::   Чейз Джеймс Хэдли

Вернувшись в бюро, я позвонил помощнику генерального директора нашего агентства в Майами, Хемфри Мэсингему, и рассказал ему о Видале. Он, конечно, слышал о нем.

– Вот уж никогда не подумал бы, что он может выйти из «Америкэн Экспресс».

– Харкенс, кстати, не скрывает своей радости по поводу этого. Не нажить бы нам от них неприятностей.

– Да, но двести тысяч в год. Отказаться от такой суммы… Ради этого, я думаю, можно и потерпеть. Вам, очевидно, придется увеличить штат служащих, так как вдвоем вы теперь не управитесь, раз у вас появился такой клиент.

– Еще неизвестно, какие он поставит условия. Харкенс говорит, что они почти непосильные: бесконечные рекламации, встречные иски в суде и т.д.

– Поживем – увидим. Может быть, с нами они будут вести себя иначе.

– Надо бы навести справки о них в кредитном управлении. Банки не всегда в курсе дел своих клиентов.

– Если вас беспокоит вопрос, насколько они надежны, то я выясню. – И он повесил трубку.

Вошла Сью и положила на стол смету на заявку Дайера. Все было сделано безупречно. Я продиктовал ей письмо к Дайеру о том, что их заявка уже оформляется.

В 18.00 мы закрыли бюро. Попрощавшись со Сью, я отправился в «Тренди Мисс» за Родой. Она должна была скоро закончить, и, в ожидании ее, я немного поболтался в коридоре, пока она, наконец, не спустилась ко мне.

– Боже мой! Как у меня устали ноги. – Я это слышал каждый день. – Как хорошо тебе. Ты сидишь целый день, а я весь день на ногах.

Всю эту тираду я пропустил мимо своих ушей.

– Пойдем вечером в кино? – спросил я, сидя уже в машине.

– Я просмотрела рекламу – ничего интересного.

– Ты когда-либо слышала о Генри Видале?

– Миссис Видаль заходила к нам вчера. Она купила пряжки и брюки.

– Что она из себя представляет?

Рода взглянула на меня.

– Почему ты этим интересуешься?

– Ее муж открыл у нас счет на двести тысяч в год.

Большие деньги всегда производили впечатление на Роду, но она никогда не хвалила других женщин, считая, что все они недостойны ее.

– Она в твоем вкусе – худая и темноволосая, умеет одеваться. Поторопись, Клей, я не хочу попасть под дождь.

Через час Рода, уже развалившись на балконе в шезлонге, потягивала мартини, просматривая при этом какой-то журнал.

Я расположился напротив. Зная, что, кроме журналов и тряпок, ее ничего больше не интересует, разговора о Видале и Дайере я не стал возобновлять.

Как непохожа она была на Валерию. Та вникала во все мои дела. У нее был острый ум, хорошо развитый интеллект и я, бывало, очень часто обсуждал с ней мои дела и получал от нее на этот счет очень ценные рекомендации. Валерия!

Шесть лет тому назад, когда я заменял Роя Кеннона на посту директора бюро в Бостоне, он, прощаясь со мной в аэропорту, сказал, что ни о чем так не жалеет, как о расставании со своей секретаршей, которая была для него эталоном во всем. И это не было преувеличением. Валерия Дарт заслуживала всяких похвал. Высокая, с длинными, вороньего цвета, волосами, большими голубыми глазами, великолепно очерченными губами – она была красавица, а в работе не имела себе равных. Я влюбился в нее сразу же, но несмотря на дружелюбие она никогда не поощряла меня в ухаживании, даже наоборот сдерживала. Мы вместе работали с девяти утра до шести вечера. У нее была своя машина, и, когда мы прощались после работы, она очаровательно мне улыбалась, махала рукой, садилась в машину и уезжала. Я не занимал места в ее жизни. Она никогда не рассказывала ничего о своих делах вне работы, она держала меня на расстоянии… В меня она вошла как вирус. И знал, что для меня не будет другой женщины ни сейчас, ни позже – никогда. Как-то вечером в пятницу, месяца через три после нашей первой встречи, пригласив ее на танцы, я не смог удержать нахлынувшего на меня шквала чувств.