Внебрачный ребенок   ::   Кертис Шэрон

Сотни беднейших лондонских детей научились читать, писать и считать, сидя у нее на коленях. Некоторые остались с ней на многие годы, например, Элф, Шарлотта и Рупа.

Люси не могла вообразить, что у кого-то может быть лучшее детство, чем у нее: множество друзей, игры, разумные похвалы, мудрые наставления и рыбалка. А теперь впереди их ждало еще и похищение.

Люси не чувствовала, что к ней подкрадывается несчастье.

Она с удовольствием отметила, выходя прохладным утром в четверг с мамой на прогулку, что в мире нет такой вещи, которую она могла бы пожелать.

Может, пожелать, чтобы рассеялся густой утренний туман? Туман окутал город. Превратил огни уличных фонарей в жемчужинки. Начистил до блеска камни мостовой.

Мимо прохлюпали колеса невидимой рыночной телеги, стук копыт прозвучал приглушенно и таинственно.

— Держу пари, мы будем одни в Гайд-парке, — бодро сказала мать.

Люси подумала: «Было бы очень хорошо, если бы весь Гайд-парк принадлежал только нам, но я не буду этого желать». Она была рада, что может принять такое нравственное решение. По правде говоря, она почувствовала, как довольна собой, и ей стало немного неловко. Она даже забеспокоилась, что становится самодовольной, но тут они вошли через ворота в парк.

В парке было пусто. Люси слышала только шелестящий звук падающих листьев и шорох мокрой травы у них под ногами. К тому моменту, когда они с матерью взобрались на южный холм, туман стал таким густым, что невозможно было различить даже горшки с геранью, недавно выставленные вдоль дороги. Тополя впереди казались неясными величавыми гигантами.

Весь мир словно встал на цыпочки и ушел, оставив ее с матерью одних плыть в густом серебристом море, заглушающем любые звуки. Люси старалась не думать, что в этих танцующих занавесях молочноватой влаги есть что-то таинственное. И старалась не пожелать, чтобы парк был менее пустынным.

Затем, среди нависшей тишины, Люси услышала громкий гортанный женский смех. На удивление близко.

Она остановилась и быстро обернулась.

Но не увидела ничего, кроме дрожащей пелены тумана.

Ее мать тоже остановилась и замерла, как лань, разглядывающая окрестности. Потом прошептала:

— Не смотри, Люсинда. То, что ты увидишь, отвратительно.

Но словно какая-то сила держала Люси, не давая отвернуться.

Пелена разорвалась словно паутина перед рощицей священных деревьев с маленькими белыми цветочками. А под ветвями — молодой мужчина, держащий в объятиях женщину.

Вечернее платье из золотистого шелкового тюля на женщине намокло и было распахнуто. Отяжелевшее от влаги, с прилипшими к нему травинками, оно упало бы с ее обнаженных плеч, если бы не приподнятые руки дамы, которыми она цепко держалась за молодого мужчину. Волосы женщины тоже намокли и растрепались — черные красивые волосы.

Люси не бывала в светских кругах. И не знала эту женщину.

Но мужчина!

Генри Лэмб.

Никто не смог бы забыть такое лицо. Все говорили, что у него самое очаровательное лицо во всем Лондоне. Генри Лэмб. Вызывающий трепет, бессовестный Генри Лэмб.

Люси видела его единственный раз в жизни, после чего на протяжении нескольких месяцев прилагала все усилия, чтобы перестать думать о нем. Однажды, два года назад, она стала свидетелем самого наивного, бесшабашного поступка, какой только можно придумать.

Это случилось в тот день на святках, когда по английскому обычаю слуги получают подарки. В то ужасно морозное зимнее утро они с матерью отправились в трущобы ухаживать за ребенком с сыпным тифом. Ночью у малыша был приступ лихорадки, а теперь он мирно спал. Мать Люси тоже заснула, прислонясь к спинке кресла посередине комнаты.