Восемь-восемь, или Предсвадебный марафон   ::   Седлова Валентина

Денег дай, в магазин сходи, квартиру прибери, а все улыбки и нежности — малому. Мне, видать, не положено.

— Слушай, ты что, Ленку к своему сыну ревнуешь?

— Ой, только не надо таких громких слов! Просто я задрался, как последний идиот. И не понимаю, зачем мне это. Раньше я знал, что моей зарплаты на жизнь вполне хватает, да и на девочек и прочие удовольствия остается, меня любят и уважают, я сам решаю, как мне жить. А сейчас мною помыкают как коровьим хвостом и еще удивляются, чего это я дома не сижу?! Вот завтра вернусь, так такого наслушаюсь — уши в трубочку завернутся. Посмотрит пламенным взглядом, как комсомолка на фашиста перед расстрелом, хлопнет дверью, и хоть на коленях ползи, прощение вымаливай.

— А чего ты Ленку с собой не берешь, пусть бы тоже отдохнула? Ребенка бы на время бабушкам с дедушками сдали, чтобы хоть пару дней без детского крика провела.

— Шиш ей! Ты что, не понимаешь? Если ее с собой возьму, это означает, что Ленка, может быть, и отдохнет, а вот я — вряд ли. Она ж меня дома так замордовала, я ее уже видеть не могу! Еще и в выходные ее лицезреть прикажешь?!! Я не железный, у меня тоже нервы сдать могут. У человека есть право на уединение! И отдых так, как ему нравится. С Леной я проводить свои законные выходные не намерен. Все, точка.

— А ты хоть раз пробовал? Насколько я понимаю, у Ленки-то вообще выходных нет.

— И зачем они ей сдались? Это я пашу, как вол, да еще после работы бомбить езжу, чтобы нам троим ноги с голоду не протянуть, а она-то дома сидит!

— Ну, ты даешь! Тогда я Ленку прекрасно понимаю.

— То есть? В чем это ты ее понимаешь?

— Ухаживать за ребенком, да еще таким маленьким, как Санька, это стресс почище всех прочих. Не веришь — поспрашивай у того же Бегемота. Он, между прочим, на этой неделе свою жену в Сочи вывез. А в прошлом году специально младшую сестру просил, чтобы она его Надюшке по хозяйству помогала. А сам и ужин готовил, и пеленки стирал, и на молочную кухню мотался. Зато у них в семье — тишь да гладь, друг на друга смотрят, аж глаза лучатся. Вот это, я понимаю, и есть счастье.

— В каждой избушке свои погремушки. Если ты так за Ленку горой — то пожалуйста, приезжай, сюсюкай с ней, кашки ей вари, полы мой. Только моей ноги там больше не будет.

— Ты чего, вконец с катушек съехал?! Чего несешь?

— Что-то до фига у Ленки защитников объявилось! Прямо-таки комитет по спасению несчастной молодой матери от деспота и хама, по совместительству — отца ребенка! Все за нее горой, теща — та, по-моему, уже глаза мне выцарапать готова за то, как я с ее дочкой обращаюсь. А меня кто-нибудь в расчет принимает? Обо мне, моих потребностях кто-нибудь думает?

— Знаешь, Олежка, в одном ты, безусловно, прав: это действительно твое дело, тебе и разбираться во всей этой истории. Но мой совет — забудь о себе и подумай о Ленке, поставь себя на ее место, посмотри на жизнь ее глазами. Вы же такой классной парой были, я вам, было дело, даже завидовал по-белому. А теперь что: все насмарку? Как с первыми трудностями столкнулись, так вишни облетели, нежности закончились? Если вы из-за каких-то глупостей себе жизнь поломаете, сами же потом себя простить не сможете. Оно тебе надо?

— Слушай, Ванька, у меня уже голова кругом идет. Все мне чего-то советуют, предостерегают, наставляют. А я уже и не знаю: прав я, не прав? Единственное желание — забуриться куда-нибудь в такое место, чтоб ни одна сволочь меня там не нашла, и отдохнуть недельку-другую. Я просто боюсь сорваться. Я себя боюсь. Понимаешь, Ленка считает, что я должен делать все, что я делаю. То есть, я должен вкалывать до потери пульса, искать дополнительный заработок, привозить домой еду на неделю вперед. В любом случае должен, пусть хоть земля разверзнется. А раз так — благодарности мне за это никакой не положено.