Прах к праху   ::   Джордж Элизабет

И вы истекаете кровью, как спелый фрукт соком, кожура надрезана ножом, и мякоть обнажена для поглощения. Он еще этого не знает. Но со временем узнает.

Поэтому я пишу, видимо, из-за него. И потому еще, что знаю — за эту безотрадную путаницу жизней и любовей несу ответственность только я.

Вообще-то история начинается с моего отца и того, что я стала причиной его смерти. Это оказалось не первым моим преступлением, как вы увидите, но именно его не смогла простить моя мать. И поскольку она не смогла простить мне убийство отца, наши жизни пошли наперекосяк. И пострадали люди.

Непростое дело — писать о матери. Вероятно, это все равно что бросаться грязью — существует огромная возможность запачкаться самой. Но у матери есть одна черта, которую вы должны принять во внимание, если собираетесь это читать: она любит соблюдать приличия. Поэтому, если придется, она, без сомнения, достаточно деликатно объяснит, что мы с ней рассорились лет десять назад из-за моей «прискорбной связи» с музыкантом средних лет по имени Ричи Брюстер, но она никогда не скажет всего. Она не захочет, чтобы вы знали: какое-то время я была «другой женщиной» женатого мужчины, он обманул меня и сбежал, потом вернулся и наградил меня триппером, и в конце концов я оказалась в Эрлс-Корте, где обслуживала страждущих в машинах (пятнадцать фунтов за сеанс), когда мне до зарезу нужен был кокаин и я не могла тратить время на то, чтобы отвести клиента к себе. Мать никогда вам об этом не скажет. Она умолчит об этих подробностях, убедив себя, что защищает меня. Но правда в том, что мать всегда скрывала факты, чтобы защитить себя.

От чего? — спросите вы.

От правды, — отвечу я. От правды о ее жизни, ее неудовлетворенности, а в основном, о ее браке, что, по моему мнению, и направило мать — не считая моего отвратительного поведения — на путь, который впоследствии привел ее к убеждению, будто она обладает неким божественным правом вмешиваться в дела других людей.

Естественно, большинство тех, кто захочет проанализировать жизнь моей матери, не сочтет, что она вмешивалась. Наоборот, она покажется им женщиной изумительной социальной чуткости. Разумеется, она располагает для этого всеми данными: бывшая учительница английской литературы в вонючей средней школе на Собачьем острове, а по выходным чтица для слепых на общественных началах; заместитель директора центров отдыха для умственно отсталых детей; обладательница золотой медали за сбор средств для борьбы со всеми болезнями, какие только обсуждались в прессе. Поверхностному наблюдателю мать покажется женщиной, которая одну руку не вынимает из пузырька с витаминами, а другой ухватилась за первую перекладину лестницы, ведущей к святости.

— Существуют заботы выше наших личных, — всегда говорила она, когда с печалью в голосе не вопрошала: «Сегодня ты опять собираешься плохо себя вести, Оливия?»

Но мать не просто женщина, которая вот уже тридцать лет носится по Лондону, словно доктор Бариардо 1 двадцатого столетия. На то есть причина. И вот здесь на сцену выходит самозащита.

За время жизни с ней в одном доме у меня было много времени, чтобы попытаться понять материну страсть творить добро. Я пришла к выводу, что она служила другим, чтобы одновременно служить себе. Пока она суетилась в жалком мире лондонских неудачников, у нее не было времени задумываться о своем собственном мире. И в частности, о моем отце.

Я знаю, что сейчас модно, ссылаясь на детство, копаться в брачных отношениях родителей. Нет лучшего способа для оправдания крайностей, скудости и явных пороков собственной натуры. Но прошу вас отнестись снисходительно к этому маленькому путешествию в мою семейную историю. Оно объясняет, почему мать такая, какая она есть. А мать — тот человек, которого вам необходимо понять.