Архипелаг Исчезающих Островов (Повести о Ветлугине - 1)   ::   Платов Леонид

Кроткая старушка, мать его, говорила с состраданием:

- Взял бы лучше, Петюнюшка, гитарку да сыграл бы нам... Оно бы от сердца и отлегло...

Петр Арианович послушно снимал со стены гитару и, присев на краешек дивана, принимался ее настраивать.

От низких аккордов сумерки в комнатах делались как бы еще плотнее, гуще. Лампы в этих случаях не зажигали.

Гитара, как известно, располагает к задумчивости. Мы с Андреем осторожно усаживались на стульях в уголке, Лиза (если была свободна) пристраивалась на низенькой скамеечке в ногах у старушки.

Пел Петр Арианович негромко и чуть медленнее, чем полагалось, в какой-то своей собственной, я бы сказал, задушевно-повествовательной манере. А песни пел по преимуществу грустные. Помню из них "Среди долины ровныя", "Однозвучно гремит колокольчик", "Вырыта заступом яма глубокая".

Особенно нравилась нам песня про сокола, которого посадили на цепь.

Низко свесив голову, словно удрученный судьбой бедного крылатого пленника, Петр Арианович неторопливо, баском рассказывал под гитару:

На голом кургане,

В широкой степи,

Прикованный сокол

Сидит на цепи...

Кто же так отомстил соколу или наказал его? И за что? Сколько лет томится он, бедный, среди степного приволья, под синим, бездонным, манящим, но недоступным небом!

- "Сидит он уж тысячу лет, - подтверждал Петр Арианович и мрачно заканчивал: - Все нет ему воли... все нет..."

Бережно прикрыл ладонью отверстие в деке гитары, а заключительный басовый аккорд еще звучит, замирая в тишине, и мы в молчании сидим, не шелохнемся по своим темным углам...

Но хандра проходила, Петр Арианович становился опять самим собой, оживленным, деятельным.

- Кажется, в Петербурге дело-то сдвинулось с мертвой точки! - сообщал он во время очередного нашего посещения и весело подмигивал. - Молодец дедка, профессор мой! До самого президента Географического общества дошел! Но только, чур, братцы, силенциум, молчание!

Еще бы! Об этом не стоило и предупреждать!..

Впрочем, мне с Андреем не скучно было дожидаться решения из Петербурга. Читали мы теперь по строгому выбору. Петр Арианович заботливо руководил нашим чтением. По-прежнему поощрялись Жюль Верн, Стивенсон и другие, но в сочетании с более серьезными книгами. Важно было именно сочетание.

Петр Арианович любил повторять афоризм: "Некоторые, читая, наращивают умственные мускулы, другие же только умственный жир".

Жир и мускулы - как верно!

В городской библиотеке, удивляя других читателей, я с достоинством заказывал книги по списку. Однажды Вероника Васильевна поинтересовалась, кто - отец или мать - рекомендует мне эти книги для чтения.

- Петр Арианович! - гордо ответил я. - Новый наш учитель географии!

- А, - сказала Вероника Васильевна и почему-то покраснела.

После этого она стала относиться ко мне с еще большей предупредительностью и симпатией.

Да, круг наших друзей значительно расширился.

Твердой рукой отстранив теснившихся вокруг индейцев в устрашающей боевой раскраске и африканских охотников на львов, шагнул вперед суровый корщик Веденей.

Следом за ним, расталкивая пеструю толпу иноземцев, приблизился Дежнев "со товарищи". За высокими казацкими шапками и тускло поблескивающими из-под тулупов кольчугами темнели кафтаны и треуголки Лаптевых, Овцына, Челюскина.

Они с разных сторон сходились к нам, знаменитые русские путешественники, будто Петр Арианович кликнул клич по всему свету.

От берегов Тихого океана спешил Иван Москвитин. С голубого Амура Поярков и Хабаров. С Камчатки - Атласов и Крашенинников. Из Центральной Азии скакал на низеньком мохнатом коне Пржевальский. Под нависшими над водой листьями пальмы проплывал в челне друг и защитник папуасов Миклухо-Маклай.