Автономный Аппендицит   ::   Ломачинский Андрей Анатольевич

В физраствор опять дали антибиотик и пустили очень редкими каплями, а глаза доктора заблестели, и по телу разлилась приятная истома. Боль и сомнения отступили на второй план. Хотелось покоя и уюта. Подали носилки и множество сильных рук бережно сняло расслабленное тело со стола и потащило в изолятор. Пахомов пошутил, что сегодня он порядок нарушает и протокол операции писать не будет. Похоже никто его шутку не понял. Через десять минут доктор спал странным сном с сюрреалистически яркими сновидениями.

На утро (если такое деление времени применимо к подводным лодкам в автономном походе) температура была 38. Рядом на стуле дремал офицер-акустик свободной смены. Стало понятно, что в сиделки к доктору-герою рвутся многие. Пахомов негромко позвал спящего: «Василь, ты мне утку не подашь? Боюсь, что швы хреновые, разойдутся. На постельке хочу дней пять полежать.» Акустик подскочил как ужаленный и стал подкладывать утку. Оправившись, доктор попросил новую банку физраствора и еще раз засадил туда антибиотик. Тут в дверь постучали — это был капраз, командир ракетоносца собственной персоной.

«Ну, здравствуй, док. А ты, старлей — мужик. Придем домой, проси, что хочешь — на любую учебу отправлю. Сам по штабам хлопотать буду. Эх жалко такого хлопца терять — но уж если ты себя смог прооперировать, то уж других… Ты — хирург!»

«Спасибо, товарищ капитан. Спасибо за доверие!» Потом они еще поболтали с полчаса в основном на околомедицинские темы и шеф собрался уходить. Тут из под одеяла Пахомова раздался нелицеприятный громкий пердёж и каюта быстро наполнилась «ароматом». Капраз сконфузился, а Пахомов закричал «Ура! Это моя самая приятная музыка на сегодня! Газы отошли — кишечник работает. Уж не буду извинятся.» Капраз улыбнулся, опять пожал доктору руку и вышел из благоухающей каюты.

Затем пришел кок. После доктора, боцмана и кока на борту чествовали героями номер два и три, а замполита — номер четыре. Правда из рассказа самого замполита получалось, что это чуть ли не он сам единолично выполнил операцию, руководствуясь мудрыми решениями партии. Хотя все знали вес замполитовских слов. Кок пришел узнать, чего же больной желает откушать? Сегодня, пожалуй, ничего — попью глюкозки. А вот на завтра захотелось гоголь-моголя, манной каши на молоке и шоколадных конфет. Кок на каприз не обиделся, сказал что исполнит.

К вечеру температура спала до 37.3, что Пахомову страшно понравилось. Антибиотики прокапали еще раз, а потом надобность в них отпала. Доктор явно полный курс завершать не собирался. На ночь он решил никаких обезболивающих не принимать, а выпил две таблетки нитрозепама — сильного транквилизатора со снотворным эффектом. Шов болел, но вполне терпимо. «Под транками» спалось нормально.

На следующий день кок принес красиво сервированный поднос с тарелкой манной каши на молоке и гоголь-моголь. И то и другое было сделано из порошковых продуктов, но вполне вкусно. Пахомов поел, а дальше началось странное. Шоколад! Коробка конфет от самого капитана (берег себе на День Рождения), старпомовские трюфеля, «Птичье молоко» от штурмана, «Каракумы» от радиста, «грильяж в шоколаде» от ракетчиков, шоколад «Вдохновение» от реакторного отсека и много, много чего. За свою лежку Пахомов съел по чуть-чуть из каждой коробки, а остальное сберег на собственную «выписку» — ссыпал остатки в большую чашку и раздал всем в кают-компании после ужина к чаю. Праздник то семейный, общий!

Швы Пахомов снимать не спешил — решил подождать для верности до седьмого дня, хотя рана выглядела вполне прилично. Не совсем он себе верил — мало ли чего и как он там навязал, пусть срастется получше. Вечером шестого дня к нему опять зашел Камаз. Видимо от замполита разнюхал, что доктор кое-чего обещал.