Белый Бурхан   ::   Андреев Г

Здесь же был и переносной алтарь с золотыми, серебряными и бронзовыми бурханами, кроткими глиняными богинями, здесь поблескивали огни и светились чашечки с жертвенными угощеньями...

И почему всю эту мудрость и красоту ширетуй держит у себя? Ведь в дацане нет воров!

Жамц шевельнулся, зашуршал пламенным шелком одежд. Пунцаг судорожно втянул голову в плечи, ощутив всем своим существом, что сейчас разразится гроза, какой он не видел даже в ночной степи, где когда-то пас с отцом скот.

- Значит, ты не монгол и не бурят? Кто же ты? Миличас, пробравшийся в священный дацан, чтобы вредить ламам и рушить их карму? - В голосе ширетуя пока было только любопытство. - Говори!

- Я не пробирался! - забормотал Пунцаг. - Я никому из лам не вредил, я только работал и выполнял все их распоряжения...

Но, похоже, ширетуй не только не слышал его слов, но и не хотел их слышать:

- Ты не мэркит, не джалаир, не урянхат... Может, ты - чорос, дербет, хошоут или теленгут? Сын тех гор и лесов, что на закате13?

Пунцаг прикусил нижнюю губу: он поторопился испугаться, зная, что с чужаками-миличасами в ламаистских монастырях еще совсем недавно поступали более жестоко, чем с ворами, поскольку те покушались не на деньги и имущество, а на святость и чистоту самой великой веры.

- Кто же ты? - повторил ширетуй свой вопрос уже весело, забавляясь с испуганным и растерянным ховраком, как кот с мышью.

- Я не знаю... Дома у нас говорили совсем не так, как все говорят здесь... Я спрашивал у отца - он говорит, что наш род - тайна тайн!

- Перед небом нет тайн у смертных! - Жамц нахмурился, глухо спросил: Как твое имя, хубун?

- Пунцаг.

- Я спрашиваю тебя о родовом имени, а не о том, которое ты получил потом!

Теперь в голосе ширетуя звенел металл. Так, наверное, звенит меч стражника, когда тот обнажает его, чтобы убить нечестивца. Пунцаг рухнул ниц, головой к ногам ширетуя, забыв, что так падают только перед живым богом Тибета - далай-ламой.

- Когда я был совсем маленьким, мать называла меня Ит-Кулак*.

* Имя переводится как "Собачьи Уши". (Здесь и далее примечания автора.)

- Что? - удивился Жамц и громко рассмеялся, забыв, что он - высокий лама и ему следует сдерживаться. - Разве ребенком ты был похож на щенка?

Пунцаг плотнее прижался к полу, ожидая удара ногой.

- Как же ты попал в дацан?

- Меня привел отец. По приказу ламы.

- Ламы? Он был из нашего дацана? Ты знаешь его имя?

- Я не знаю, как его звали.

Жамц, судя по голосу, снова был добродушен и даже ласков: ответ Пунцага чем-то его устроил. Может, тем, что миличаса привел все-таки приказ ламы, а не его собственная воля, оскорбляющая дацан и всех лам, живущих в нем.

- Поднимись с пола. Я не далай-лама!

И снова Пунцаг повиновался, хотя и без прежней охоты: вопросы ширетуя его пугали, и гроза, которой он боялся, еще не ушла за дымный край степи.

- Значит, все сыновья у твоего отца умирали, и он решил обмануть своих духов, отдав сына чужим богам? Твой отец умный человек... Он не говорил тебе, почему твой нечистый род откочевал сюда, в священную землю, и почему вы все поменяли свои дикарские имена? И теперь ты платишь долги рода не людям, а небу? Что ж... Тот лама подсказал твоему отцу правильное решение...

Ширетуй поднялся с ложа, прошелся по ковру, скрадывающему шаги, остановился у окна, забранного узорной решеткой. Долго стоял, вдыхая ночную прохладу, потом вернулся.

- Хорошо, хубун. Ты очистился от лжи. Оставайся моим ховраком. Я сам займусь твоим воспитанием.

- Я буду стараться! - едва не задохнулся от радости Пунцаг. - Я очень буду стараться!

Уходя из покоев ширетуя, Пунцаг вспомнил выражение глаз ламы, Жавьяна и понял, о чем думал тогда его наставник, - оставляя одного хозяина, ховрак получал другого, во много раз худшего.

Все ламы разные, как и люди.