Чайковский   ::   Гребенко Евгений

Третий день уже длился пир в Пирятине - такой пир, какого и старики не помнили и потомки впоследствии никогда не видели, а нам тем более не увидеть. Третий день уже пировали у пирятинского сотника Чайковского неслыханные гости запорожцы с своим кошевым Зборовским. Шуму, крику, потехам конца не было То на раскрашенных лошадях ездили по городу разные машкары (маски), кто жидом, кто цыганом, кто немцем; некоторые, даже не боясь греха, наряжались чертам, совершенным чертом, настоящим чертом, и с хвостом, и с рогами; то, выходя на базар, запорожцы садились в чаны с дегтем (смолою) и представляли, как души грешников кипят в аду, а после, выскочив все мокрые, бросались в пыль, в песок и валялись по земле, потешая народ.

- Да откуда набралось у вас этого народа? - спрашивал захожий прилучанин своего приятеля-пирятинца.

- Разве ты не знаешь, что сын нашего покойного протопопа жил на Сечи, женился на дочери лубенского полковника и стал богат? Тут целая история. На той неделе казнили жида Гершка: он им много делал зла, я расскажу тебе после. А как нашего сотника выбрали в Лубны полковником на место покойного Ивана, вот мы и сделали Чайковского своим сотником А тут подъехали гости, старые приятели Чайковского из Сечи, и заварили кашу. Веришь, братку, третий день жонки обедать не варят: все смотрят на чудеса; хорошо, что хоть у сотника на дворе всего вдоволь, ешь, пей и танцуй, коли вздумаешь Не хочешь ли перекусить? Пойдем.

- Кто отказывается от хлеба-соли.

- Славный завтрак! - говорил прилучанин своему приятелю, убирая за обе щеки жареную баранину.

- Наш сотник богат, и еще недавно купил себе землю в Домантове над Днепром, знаешь - то самое место, где он пристал к запорожцам

- Купил?

- Купил. Эх, жаль, что теперь не лето! Оно хоть и не холодно, вторые Параски (14 октября), да все уже осень; паны сидят в комнатах: знаешь, нежные - а то бы ты увидел столько панства, что если б каждый снился в ночь по разу, то руки устали бы от крестов.. Здесь и лубенский полковник, и сотники, и есаулы, и хорунжие, и всякое панство..

Тут распахнулись двери из панского дома; выскочил Никита, а за ним толпа запорожцев и музыкантов, и все с пеньем, с пляскою пустились к погребу Чайковского. В минуту были выкочены несколько десятков бочек и бочонков с наливками и медами и внесены в дом.

- Комедию замышляют запорожцы, - говорили одни.

- Посмотрим, что из этого выйдет, - говорили другие между народом, стоявшим толпою на широком дворе.

Запорожцы внесли бочки в комнаты, затворили двери; немного погодя послышался стук молотков, потом со звоном вылетели окна и вслед за ними посыпались в народ обручи, донники и клепки разбитых бочек, а вслед за клепками явилось в окне лицо Никиты и громко сказало народу:

- Люди добрые, хотите знать, от чего говорится "Пьяному море по колено"?

- Хотим! - отвечал народ. - Как не хотеть!

- Так посмотрите сюда, в окно.

Кто не глянет в окно - только всплеснет руками Запорожцы заколотили двери в светлице, выпустили из бочек настойку и ходят по колени в дорогих напитках и, наклонясь, пьют их, как лошади воду.

"Но всякому веселью бывает конец", - сказал, должно полагать, какой-нибудь большой философ: так и пирам Чайковского пришел конец. Поживя неделю, кошевой собрался ехать.

Было чистое, свежее осеннее утро, когда запорожцы, выпив по чарке на дорогу и по другой на конях, выехали за город. Алексей с женою и старшинами провожал их.

С полверсты от города, в степи, стоял курган; на кургане горел большой огонь и толпились люди.

- Кошевой батьку! - сказал Чайковский с комическою важностию, подъезжая к Зборовскому. - На кургане видны люди, кучею стоят, должно быть, татары или турки; позволь языка достать.

- С богом, братику! - отвечал кошевой

- Зимовник, батьку, - отвечал Чайковский, возвращаясь от кургана, зимовник старого Касьяна, должно быть, тут и Сечь недалеко. Просит хозяин до хаты.