Чернобыльская тетрадь (фрагменты)   ::   Медведев Григорий

Я была у мужа за день до смерти. Он уже не мог говорить. Но в глазах была боль. Я знаю, он думал о той проклятой ночи, проигрывал все в себе снова и снова и не мог признать себя виновным. Он получил дозу 1500 рентген, а может быть, и больше и был обречен. Он все более чернел и в день смерти лежал черный, как негр. Он весь обуглился. Умер с открытыми глазами..."

Свидетельствует В. А. Казаров, заместитель начальника ВПО Союзатомэнерго:

"Я посещал Славу Бражника 4 мая 1986 года. Молодой парень тридцати лет. Пытался расспросить его, что произошло. Ведь никто тогда в Москве толком ничего не знал. Бражник лежал весь отекший, темно-бурый. Через силу сказал, что все тело страшно болит, слабость.

Сказал, что вначале проломило кровлю и на нулевую отметку машзала упал кусок железобетонной плиты, разбил маслопровод. Масло загорелось. Пока он тушил и ставил пластырь, упал еще кусок и разбил задвижку на питательном насосе. Отключили этот насос, отсекли петлю. В пролом крыши полетел черный пепел... Ему было очень тяжко, и я не стал его больше расспрашивать. Все просил пить. Я дал ему боржоми.

"Боль, все болит... Страшно болит..."

Я, говорит, не знал, что может быть такая страшная боль..."

Свидетельствует В. Г. Смагин:

"Я был у Проскурякова за два дня до его смерти. Он лежал на наклонной койке. Чудовищно распухший рот. Лицо без кожи. Голый. Грудь в пластырях. Над ним греющие лампы. Он все просил пить. У меня был с собой сок манго. Я спросил, хочет ли он соку. Он сказал, что да, очень хочет. Надоела, говорит, минеральная вода. На тумбочке у него стояла бутылка боржоми. Я напоил его соком из стакана. Оставил банку с соком у него на тумбочке и попросил сестру поить его. В Москве у него родственников не было. И к нему почему-то никто не приехал...

Возле СИУРа Лени Топтунова дежурил его отец. Он же отдал сыну для пересадки свой костный мозг. Но это не помогло. День и ночь проводил у кровати сына, переворачивал его. Тот был весь загорелый до черноты. Только спина светлая. Он везде был с Сашей Акимовым, был его тенью. И сгорели они одинаково и почти в одно время. Акимов умер 11 мая, а Топтунов- 14-го. Они погибли первыми из операторов.

Многие, кто уже считался выздоравливающими, вдруг умирали. Так умер внезапно на тридцать пятые сутки заместитель главного инженера по эксплуатации первой очереди Анатолий Ситников. Ему дважды переливали костный мозг, но была несовместимость, он отторгал его.

В курилке 6-й клиники собирались каждый день выздоравливающие, и всех мучило одно: почему взрыв? Думали-гадали. Предполагали, что гремучка могла собраться в сливном коллекторе охлаждающей воды СУЗ. Мог произойти хлопок, и регулирующие стержни выстрелило из реактора. В результате-разгон на мгновенных нейтронах. Думали также о "концевом" эффекте поглощающих стержней. Если парообразование и "концевой" эффект совпали-тоже разгон и взрыв. Где-то все постепенно сошлись на мысли о выбросе мощности. Но уверены до конца, конечно, не были..."

Свидетельствует А. М. Ходаковский, заместитель генерального директора производственного объединения Атомэнергоремонт:

"Я руководил по поручению руководства Минэнерго СССР похоронами погибших от чернобыльской радиации. По состоянию на десятое июля 1986 года схоронили двадцать восемь человек.

Многие трупы очень радиоактивны, Ни я ни работники морга вначале этого не знали, потом случайно замерили-большая активность. Стали надевать пропитанные свинцовыми солями костюмы.

Санэпидстанция, узнав, что трупы радиоактивны, потребовала делать на дне могил бетонные подушки, как под атомным реактором, чтобы радиоактивные соки из трупов не уходили в грунтовые воды.

Это было невозможно, кощунственно. Долго спорили с ними.