Философский камень (Книга - 1)   ::   Сартаков Сергей Венедиктович

Лежит где-то в вещах запакованная. Только по мишени из нее всего раз пятнадцать и выстрелил. Отец добрый, не рассердится.

- Слушай, Тим, хочешь, будем с тобой дружить? Всегда. Как братья!

Тимофей с готовностью подал руку. И знал, подает не шутя: сказал так сказал.

- Давай! Всегда. Как братья!

И тут же подумал о Людмиле. С нею тоже будет дружить.

Он забыл совсем, что ведет этих людей через грозно молчащую, морозную тайгу поневоле, что в других санях сидят жестокие, обозленные солдаты, которым, наверно, привычно стрелять в человека, и едут они на чужих лошадях, у кого-то отнятых силой; что мать сейчас дома в тревоге не находит себе места.

Ему было по-мальчишески весело, будто он вел обычный обоз с грузом куда-нибудь на дальние прииски. Он за старшего здесь, он прокладывает дорогу! А все остальные послушно едут за ним.

2

Ночь застала их на подходах к Московскому тракту. Уже слышался далекий, мертвящий душу, словно волчий вой, гул многотысячной людской лавины, катящейся к востоку. Но кони, хотя теперь солдаты и рубили их плетьми сплеча, как топорами, переступали всего лишь по нескольку шагов и останавливались, тяжело дыша запавшими, костлявыми боками.

Тимофей отчаянно кричал: "Не бейте! Не бейте же! Они голодные, устали". Но голос его не был слышен.

Ну вырвутся они даже на тракт. А что им даст тракт, когда кони замучены до смерти? Не спрашиваясь, Тимофей повернул в сторону. Тут близко Миронова смолокурка, при ней зимовье. Может, они застанут людей. Может, найдется хоть чуточку корма для лошадей.

Зимовье оказалось пустым, снаружи до половины завеянным снегом. Но в нем на булыжных камнях стояла проржавленная железная печка с голенастой трубой, а у входа, по таежным обычаям, приготовлены сухие наколотые дрова. Была в сторонке и копешка сена, накормить досыта трех-четырех лошадей. Но что это для большого обоза?

И все равно солдаты обрадовались. Завидев постройку, кинулись к ней, обгоняя друг друга.

После ужина, жадного, торопливого, солдаты повалились прямо на голый пол, сбитый из плах. И сразу мертво заснули.

Жену капитана Рещикова с детьми устроили поближе к печке. Сам капитан Рещиков присел к столу, на котором теплился сальный светильничек, отбрасывая лохматые тени на круглые бревенчатые стены и неровный, накатный потолок. Отстегнул от пояса толстую кожаную сумку, вынул из нее стопку тетрадей. Одну в клеенчатом переплете развернул и, взяв непослушными пальцами карандаш, написал несколько строк. Попытался прочитать написанное и вяло отодвинул тетрадь на край стола.

- Куцеволов!.. Поручик Куцеволов!.. - позвал он громко.

Никто ему не ответил. Все спали. Но Рещиков заметил Тимофея. Поманил рукой.

- Парнишка... Ты выведешь?.. Выведи! - Он задыхался, раскрытым ртом трудно хватал воздух. - Зачем... Зачем все это? Кому это нужно?.. Если я... Это конец...

И медленно сполз со скамьи на пол. Долго бормотал что-то уже совсем бессвязное.

А тетрадь лежала рядом со светильником, тянула к себе Тимофея. Что в ней написано?

Осторожно ступая между спящими солдатами, он прокрался к столу.

Непонятные слова. Странные знаки, буквы...

Тимофей стал перелистывать страницы, иногда вовсе чистые или с большими пробелами. Потом пошли столбцы цифр, чертежи. И снова странные знаки, буквы.

А вот написано по-русски:

"...Земля - шар. Это ныне известно каждому школьнику. И если бы кто-нибудь в наше время сказал серьезно: "Нет, это плоскость, покоящаяся на спинах трех китов", - над ним посмеялись бы. Но отчего древние не могли сразу догадаться, что Земля - шар? И навлекли на себя снисходительные усмешки потомков: "Наивные представления о природе вещей..." Нет! Нет! Умы древних сами по себе не были примитивными. Они были острыми и пытливыми.