Приключение в полночь   ::   Гуляшки Андрей

Должен сказать, что я с усердием выполнял свои обязанности. Вылечив овец, научив крестьян по-новому сушить сено и показав им другие полезные приемы, я начал бродить по пастбищам, чтобы на месте изучить выпасы и нагул коров на подножном корму. Это тоже входило в мои обязанности. Поэтому я часто встречался с Фатме, и мы с ней подолгу беседовали. Собственно, говорили мы мало, потому что она больше смеялась, без толку гонялась за коровами и, как ласточка, кружилась вокруг меня. Если бы я не сознавал, что мне, как ветеринарному врачу, следует держаться солидно, я бы пустился за ней вдогонку, и нам обоим было бы весело.

Однажды вскоре после полудня я отправился вверх по течению видловской речки, которая вытекала из глубокого, заросшего папоротником оврага. и разливалась как раз по тому лугу, на котором паслись кооперативные коровы. Фатме куда-то запропала, а с коровами остался какой-то курносый мальчонка.

Было душно, в знойном воздухе жужжали пчелы, порхали бабочки, а в тихой ложбине веяло прохладой, пахло тысячелистником и полынью.

Кругом ни души — лишь тихий шепот ручья да шорох камешков под ногами нарушали сонную тишину.

Не прошел я и десяти шагов, как у меня вдруг перехватило дыхание, руки и ноги одерсненели. За поворотом, где расступались заросли папо-рожика, всего в нескольких метрах от меня открылась такая картина, что я просто остолбенел и не знал, куда деться: среди небольшой заводи стояла Фагме. Она черпала горстями воду, выплескивала ее на грудь и жмурилась от удовольствия. На камнях валялись небрежно сброшенные сукман и белая рубашка.

…Не могу сказать, сколько времени длилось мое оцепенение — минуту или час. Очевидно, не больше минуты. Фатме заметила меня и тоже смутилась. Но она куда быстрее пришла в себя и, приложив мокрый палец к губам, другой рукой стала энергично махать мне. Мне было не ясно, что она хотела сказать этим жестом, настолько он был неопределен, и я истолковал его по-своему: повернулся и помчался прочь, да так, словно за мной гнался, щелкая зубами, матерый волк. Я чувствовал себя очень виноватым перед Фатме.

Вечером, когда мы сели ужинать, я просто не смел взглянуть ей в глаза. Но она держалась спокойно и непринужденно, как будто ничего не произошло, что-то спросила меня про сап и дважды подливала мне в миску огненной, люто перченной картофельной похлебки. Дед Реджеп все время охал: весна выдалась влажная, трава вымахала по колено, а косить некому. Он вздыхал, крутил усы. Что и говорить — у председателя забот полон рот. Еще не опомнившись от послеобеденного происшесгвия, я молча глотал похлебку и думал: до чего же не похожи эти люди на своих тезок из некоторых литературных произведений!

Ночью я спал плохо. Белое видение стояло перед глазами, по его шее и груди стекали капли воды. Вокруг тень, прохлада, а я как в огне… Скрипели доски топчана, шелестела солома, и сон бежал от меня.

Однако на заре, когда снова послышался знакомый топот босых ног, я вдруг почувствовал прилив бодрости. Наскоро одевшись, я вышел во двор, чтобы полюбоваться ясным солнечным восходом. Фатме приветливо улыбнулась и показала глазами на пустые ведра. Я побежал к роднику и, пока наполнял ведра, успел облиться почти до колен. Она смотрела на меня, весело и звонко смеялась, а бусы задорно прыгали на ее груди. Как прекрасно было то розовое утро!

Когда подошла пора выгонять коров, Фатме равнодушно бросила мне через плечо.

— Придешь в полдень на луг?

Я почувствовал на щеках жар, хотя солнце еще не показалось из-за гор. Вопрос девушки был самый бесхитростный: в том, чтобы прогуляться по лугу, ведь не было ничего особенного? А мне почему-то стало жарко. Я даже не смог выговорить «да», а лишь кивнул головой.

Потом я пошел в конюшню посмотреть жеребца деда Реджепа.