Французский сезон Катеньки Арсаньевой (Бабушкин сундук - 3)   ::   Арсаньев Александр

Постаравшись выпроводить побыстрее свою гостью, я никуда не пошла, хотя у меня было желание обсудить с кем-нибудь вчерашние события. Я подумывала о Шурочке, а немного погодя - написала записку-приглашение Петру Анатольевичу, и уже позвала Афанасия, чтобы отправить его к нему, но в последний момент передумала и бросила бумажку в огонь.

Мне захотелось побыть одной, чтобы без суеты и лишних эмоций попытаться подвести некоторые итоги. Всем тем событиям, свидетельницей которых я стала за вчерашний день. И, как всегда в такие моменты, раскрыла свой дневник и вылила на его страницы все то, что накопилось на душе.

Не буду утомлять вас этой довольно пространной и не слишком вразумительной записью, хотя и собиралась привести ее полностью. Ограничусь лишь несколькими строками - своеобразным выводом, к которому я пришла в результате этих своих размышлений:

" Чем дальше в лес - тем больше дров. Не прошло и суток, как страшная новость пришла в мой дом, а такое чувство, что я прожила с ней неделю. И все мои мысли теперь неразрывно связаны с этими трагическими и полными загадок событиями. И я не успокоюсь, пока не докопаюсь до их истинного смысла..."

И с новой строки:

"Кому же и чем сумел так насолить этот белокурый голубоглазый мальчик, что его убийца не удовлетворился его смертью, а еще и предал его дом и самое тело его сожжению?

Или он сжигал следы преступления, которых не заметили ни Всеволод Иванович, ни я?

Язык не поворачивается произнести, а рука не поднимается записать тот вопрос, который мучает меня со вчерашнего дня. Но все-таки заставлю себя его произнести и записать, как бы ни чудовищно это не выглядело, будучи зафиксировано на бумаге:

А ЧТО ЕСЛИ КОНСТАНТИН ВСЕ-ТАКИ БЫЛ ЖИВ В НАЧАЛЕ ПОЖАРА?

Если не ошибаюсь, то с улицы доносится голос Петра Анатольевича. Вернусь к этому вопросу после его ухода..."

Но в этот день я так и не нашла времени вновь открыть свой дневник, и следующая в нем запись датируется несколькими днями позже.

Петр Анатольевич молча прошел в гостиную, уселся в одно из кресел и просидел в нем несколько минут, не произнося ни звука. Потом взглянул на меня искоса и все-таки спросил:

- Что вы имели в виду вчера вечером?

Я поняла, о чем он спрашивает, и рассказала ему все. И про наш с Шурочкой визит к ворожее, и про собственные страшные подозрения.

Петр Анатольевич, потрясенный услышанным, вновь обезмолвел. На этот раз почти на час. И мы сидели с ним по разным концам гостиной, каждый думая о своем. А скорее - об одном и том же. И старались не встречаться взглядами.

Перед отходом он спросил:

- И что же теперь?

- Пока не знаю, - ответила я, хотя кое-какие идеи уже бродили у меня в голове.

- Что-то мне не по себе от всех этих разговоров. А если честно - я боюсь.

- Я тоже, но надеюсь - это пройдет.

Он пожал мне руку и ушел. И я ему была благодарна. Мы, наверное, с ним очень похожи. Во всяком случае, иной раз понимаем друг друга почти без слов.

Нужно было срочно сменить обстановку. Иначе я окончательно бы расклеилась. И, перебрав все возможные варианты, я выбрала оптимальный поехала на ипподром. Надеясь не только отвлечься и привести в порядок свою нервную систему, но и узнать что-то новенькое. Как я уже говорила, ипподром стал для нашего города своеобразным Булонским лесом с некоторыми признаками Гайд-парка, а это именно то, что мне было нужно в это хмурое утро, тем более, что я давно собиралась там побывать, но так и не удосужилась это сделать до этого дня.

Впрочем, хмурым назвать это утро было трудно.