Иосиф Джугашвили   ::   Прудникова Елена

Ему было все равно, что записано в паспорте, лишь бы документ надежный, и когда он заметил ошибку, исправлять было уже поздно. Да и так ли был важен какой-то год человеку, который и имя-то свое, данное при рождении, слышал лишь на тюремных перекличках?

…В надежде перебить несчастливую судьбу мать сменила кума. «Ты, конечно, человек очень добрый, — сказала она крестившему старших детей Якову Эгнатошвили, — но рука у тебя тяжелая. Так что извини меня, ради бога…» Тот не обижался, ведь правду сказала Кеке. Крестным Иосифа стал Михаил Цихитатришвили.

У нового крестного и в самом деле оказалась легкая рука. Правда, мальчик переболел тифом, который в то время был бичом Закавказья, но не умер. Потом он перенес оспу — и снова выжил, только на память остались рябины на лице, как говорят в любимом им русском народе, на личике черти горох молотили. Впоследствии одной из его кличек было Чопур, что значит «рябой», а еще позднее питерские меньшевики звали его Иоська Корявый, позаимствовав прозвище, данное ему крестьянами в сибирской ссылке. Ну, корявый-то корявый, да умный, и по женской части тоже на невнимание не жаловался, как в том же русском народе говорят: «Мужик чуть казистей черта — красавец». Так и что с того, что рябой?

Вскоре смерть опять закружилась над головой ребенка: он ушиб левую руку, в суставе началось нагноение, затем заражение крови, и Екатерина не чаяла уже спасти сына, но опять жизнь победила, только рука потом всю жизнь плохо действовала. Здоровья мальчик был слабого, болел часто и много, но цеплялся за жизнь упорно, и детская смертность, которая была в то время в Российской империи тридцать процентов по первому году жизни да тридцать по второму, его в свою черную статистику не включила, отыгралась на братьях.

…Хорошие дома в Гори были на двух-трех улицах внизу. Нижняя часть города считалась богатой, верхняя — бедной. Улочки с неказистыми домишками расползались по горным склонам: летом пыль, осенью грязь. Молодые жили на одной из таких улиц, снимая комнату в крохотном одноэтажном домике — во второй комнате жили хозяева. Стол, четыре табуретки, кровать, буфет да сундук — вот и вся меблировка. В подвале — кухня, где помещались очаг, стол, табуретка и колыбель. Конечно, не княжеские хоромы, однако по горийским меркам Виссарион обеспечивал семью неплохо. Дело его росло, вскоре появились двое помощников, которые не только работали, но и жили в его семье, однако, несмотря на нахлебников, в доме всегда была еда, было масло, никогда они не продавали вещей, и Екатерине почти не приходилось работать, разве что время от времени, по случаю.

Едва Coco научился ходить, как, по примеру прочих детей верхней части города, стал большую часть времени проводить на улице, куда, как горошины из разорванного стручка, с самого утра высыпали ребятишки. Иной раз друзья забегали поиграть и к нему домой, но стоило прийти отцу, высокому, мрачному, с тяжелым взглядом, как ребятишки притихали и старались быстрей убежать на вольный воздух, пугались, чувствуя в мрачном сапожнике какую-то недобрую силу…

Детские игры были под стать древней задаче кавказского воспитания: сделать из мальчиков воинов. Дня не проходило, чтобы Coco не подрался: иной раз он приходил с улицы побитый, иной раз сам кого-то бил, всякое бывало, однако от честной драки не уклонялся. Дрались один на один, дрались и командами — это называлось «криви». Взрослые в праздники устраивали кулачные бои, ну а для детских игр будней не существует, и мальчишеские драки вспыхивали, как сухая трава от случайной искры, — дрались улица на улицу, дети из нижнего города били «верхних» и наоборот.