История России с древнейших времен. Книга VII. 1676-1703   ::   Соловьев Сергей Михайлович

Патриарх Иоаким говорил впоследствии, что гнусный обычай брадобрития во дни царя Алексея Михайловича был всесовершенно искоренен. Действительно, мы знаем, например, что князь Кольцов-Мосальский написан был из стряпчих по жилецкому списку за то, что у себя волосы подрезал. Но эти внешние средства могли ли помочь в то время, когда новые учителя, новые авторитеты, требующие признания и подчинения, являлись не в виде только православных греческих и западнорусских монахов? Нудящие потребности государства были в таких науках, искусствах и ремеслах, которым не могли научить монахи. Волею-неволею нужно было обратиться к иноземным и иноверным учителям, которые и нахлынули и, разумеется, с требованиями признания своего превосходства. Превосходство было признано; важные лица наверху постоянно толковали, что в чужих землях не так делается, как у нас, и лучше нашего. Но как скоро превосходство иностранца было признано, как скоро явилось ученическое отношение русского человека к иностранцу, то необходимо начиналось подражание, а подражание это, по естественному ходу дел, начиналось с внешнего. Русский человек брил бороду, подстригал волосы, за это его писали из стряпчих по жилецкому списку. Он преклонялся пред силою, но действие силы не могло уже получить оправдания в его глазах и потому сильно раздражало. Он хорошо знал: вследствие подчинения чьему авторитету правительство гражданское писало его из стряпчих в жильцы; но разве этот авторитет не был поколеблен? Разве обличения не произвели своего действия, не осветили того, что прежде в темноте было не видно? А тут целая толпа новых обличителей, разумеется, с сильно пущенным в ход словом невежество, с могущественными побуждениями к обличению, потому что столкновение между старыми и новыми учителями последовало, взаимная ненависть разгорелась: не молчал иностранец пред человеком, который не признавал в нем образа и подобия божия, который внушал, что надобно выжить вредного пришельца. И пришлец позволял себе не одни обличения и насмешки. До нас дошла любопытная челобитная коломничей на майора Цея с товарищами, которые «чинили им обиды и налоги великие, в торгах всякий товар грабили, людей по улицам били и грабили. Ночью, после барабанного боя, с солдатами по улицам ходили, попов хватали, били и увечили, отводили к майору на двор, запирали в подклеть и мучили для своей бездельной корысти; посадским людям в воскресенье в церковь ходить нельзя было».

При таком трудном положении русского духовенства во второй половине XVII века, в эпоху народного поворота на новый исторический путь, вместо поддержки с разных сторон — удары. Так, сильный удар нанесло ему Никоново дело. По-видимому, перед началом трудного времени история хотела дать духовенству могущественного вождя, который бы помог ему сдержать напор неблагоприятных обстоятельств и выйти с победою из борьбы. В самом деле, со времен митрополита Алексия русская церковь никогда еще не была в таком выгодном положении касательно значения своего верховного пастыря, как во времена Никона. Молодой, мягкий по природе, благочестивейший не по одному титулу, царь вполне подчиняется энергическому патриарху. Но это самое положение, это обилие материальных мирских средств и заключает в себе причину падения Никона, который, как человек плоти и крови, не выдержал искушения, прельстился предложением царств и пал. Никон позволил себе принять роковой титул «великого государя», т.е.