Призрак Манхэттена   ::   Форсайт Фредерик

Ряд палаток, на которых рекламные надписи представляли всемирно известных акробатов-карликов, человека, так густо покрытого татуировкой, что нельзя было увидеть его кожу, чернокожего человека с костью в носу и заостренными зубами, женщину с бородой.

В конце ряда было что-то вроде клетки на колёсах, с прутьями с почти футовыми промежутками и отвратительно грязной соломой на полу. Хотя ярко светило солнце, в клетке было темно, так что я всмотрелась, желая увидеть, что за животное там, внутри. Я услыхала лязг цепей и увидела что-то лежащее, зарывшееся в солому. Именно тогда и появился человек.

Он был здоровенный и крепко сбитый, с красным грубым лицом. На шее у него висел на ремне лоток с кусками лошадиного навоза, собранного в загоне, где держались пони, а также гнилые фрукты. «Давайте, дамы, – сказал он, – попробуйте попасть в монстра. Один сантим за бросок». Затем он обернулся к клетке и прокричал: «А ну давай, иди сюда или сам знаешь, что с тобой будет». Цепи снова заклацали, и что-то похожее больше на животное, нежели на человека, выползло на свет, ближе к решеткам.

Это действительно был человек, хотя подобное описание с трудом подходило к нему. Мужского пола, в лохмотьях, весь в грязи, грызущий яблоко. Очевидно, ему приходилось питаться лишь тем, чем в него бросались люди. Нечистоты облепили его худенькое тело. На его запястья и лодыжки были надеты наручники, впивающиеся в плоть, оставляя раны, в которых извивались личинки насекомых. Но именно его лицо и вся его голова заставили Мэг расплакаться.

Череп и лицо было ужасно обезображены, на голове торчало лишь несколько клочьев грязных волос. Лицо было перекошено на одну сторону, словно давным-давно по нему ударили чудовищным молотом, и весь его облик был каким-то бесформенным, словно потекший воск свечи. Глаза были глубоко посажены в сморщенных и деформированных глазницах. Только часть рта и челюсти избежали деформации и выглядели как нормальное человеческое лицо.

У Мэг в руках было яблоко в сладкой глазури. Не знаю почему, но я забрала у нее яблоко, подошла к решеткам и протянула его человеку в клетке. Тот здоровенный краснолицый человек рассвирепел, крича, что я лишаю его средства к существованию… Я не обратила на него внимания и вложила сладкое яблоко в грязные руки сидящего в клетке. И заглянула в глаза этого уродливого монстра.

Отец мой, 35 лет назад, когда балет был временно распущен из-за франко-прусской войны, я была среди тех, кто ухаживал за молодыми ранеными военными, вернувшимися с фронта. Я видела людей в агонии, я слышала их крики. Но никогда я еще не видела такой боли, как в глазах этого человека.

– Боль есть часть человеческого существования, дитя мое. Но то, что ты сделала в тот день со сладким яблоком, было не грехом, а актом сострадания. Я должен услышать о твоих прегрешениях для их отпущения.

– Но тем же вечером я вернулась на ярмарку и украла его.

– Что ты сделала?

– Я отправилась в старый запертый оперный театр, взяла пару тяжелых гаечных ключей в мастерской плотника и большой плащ с капюшоном в гардеробной, наняла двухколесный экипаж и вернулась в Нейи. Ярмарочное поле было пустынно в лунном свете. Актеры спали в своих кибитках. Здесь были дворняжки, которые начали лаять, но я бросила им кусочки мяса. Я нашла клетку-фургон, открутила железные болты, что запирали её, открыла дверь и мягко окликнула того, кто был внутри.

Существо было приковано к одной из стен. Я освободила его от цепей на руках и ногах и подтолкнула его к выходу. Он казался испуганным, но когда разглядел меня в лунном свете, то прошаркал к выходу и спрыгнул на землю. Я накинула на него плащ, опустив капюшон на его ужасное лицо, и повела к двуколке.