Казна Наполеона (Казна Наполеона - 1)   ::   Арсаньев Александр

И Дмитрий Михайлович чуть слышно, полушепотом прочел:

"Я, Яков Андреевич Кольцов, девятнадцати лет от роду, вступивший в орден "Золотого скипетра", считаю для себя возможным оставить эту рукопись", - дальше строчки были размыты и Готвальду пришлось прервать свое новое увлекательное занятие.

"Неужели в мои руки попали записки одного из масонов?!" - этнограф не верил в свою удачу. Он знал, что ни один из них, будучи в здравом уме и трезвой памяти, никогда не посмеет нарушить тайну, так свято ими оберегаемую.

Готвальд продолжил чтение:

"Я добровольно наложил на себя силанум, священный обет молчания, но мастер разрешил меня от него. Поэтому я и отважился описать те события, в которых волею ордена вашему покорному слуге довелось принимать участие. Естественно, я скажу только то, что имею право сказать, и ни словом больше. Не кары человеческой опасаюсь я, а - кары небесной".

У Дмитрия Михайловича от прочтенного захватило дух, он так и представлял свое имя на первых полосах газет и обложках солидных высоко научных изданий.

Бродяга с интересом наблюдал за его реакцией, прикидывая в уме, сколько бы содрать с этого простофили, которому столь сильно хотелось сойти за "своего", но так и не удалось ибавиться от барских замашек.

Готвальд перевернул страницу:

"Всю свою жизнь, без остатка, мечтал посвятить я поискам истины, и небо ответило на мои мольбы. Сколько загадочных преступлений совершается в мире?! И я, по поручению ордена, имел счастие раскрыть хотя бы их толику. То, что вы держите в руках - это записки мои об этих историях".

Дмитрий Михайлович захлопнул тетрадь, у него появилось ощущение, что сам автор наблюдает за ним из-за тяжелой завесы времени. Он встряхнул головой, отгоняя наваждение.

- Ну что? - Гурам вернул его к действительности.

Дмитрий Михайлович поднял на него непонимающие глаза.

- За пять целковых берешь? - опасливо осведомился бродяга. Гурам боялся спугнуть покупателя баснословной ценой.

- По рукам, - согласился обрадованный Готвальд, он бы душу дьяволу заложил за обладание этой пухлой тетрадью в бархатном перелете.

Дмитрий Михайлович и опомниться не успел, как в дверном проеме появились два верзилы, оба - косая сажень в плечах.

- Живо деньги гони, - крикнул один из них, медленно приближаясь к этнографу и угрожающе сжимая в огромных ручищах дубину.

Готвальд попятился, он ума не мог приложить, что делать, и мысленно распрощался с жизнью. Вдруг, как по волшебству, бродяги исчезли, словно растворились, подобно туману по утру. И тогда Гурам объяснил:

- Господин урядник пожаловали.

Готвальд облегченно вздохнул. Вот когда воистину убеждаешься в том, что полиция действительно необходима. Он расплатился с певцом и забрал у него дневник Якова Кольцова.

Дмитрий Иванович покинул Сенькину харчевню в сопрвождении полицейского после того, как тот несколько минут рассматривал его бумаги. Готвальд удовлетворенно заметил, что открытый лист к сибирской администрации, подписанный начальником Забайкальской области, произвел на него серьезное впечатление.

- Какими судьбами в наши края? - осведомился урядник уже в повозке.

- Изучаю быт ссыльных и катаржан. Надеюсь, что губернатор будет оказывать мне всяческое содействие.

И Готвальд в своих чаяниях не обманулся. Уже к вечеру, немного передохнув в гостиннице, он отправился в городскую тюрьму, расположенную в верхней части Тобольска, и имел длительный разговор с инспектором.

- Яков Кольцов? - инспектор наморщил лоб. - Что-то припоминаю. Кажется, был такой ссыльный в наших краях. Ах, да! - он щелкнул себя по лбу. - В его доме теперь располагается тюремный музей, поэтому его имя мне и показалось знакомым.