Колесница Джагарнаута   ::   Шевердин Михаил Иванович

А Аббас Кули, словно нарочно, привлекал внимание к себе. Он выкрикнул:

- Эй, желудок мюршида, божий котел, желудок бека, упаси боже! Вот я ваши животы начиню пулями!

Он заметил, что бледноликий жестами подзывает каких-то мрачных головорезов и те стягивают через головы карабины.

Но и Шагаретт тоже отлично видела все. Она, не поворачиваясь, отмахнулась рукой.

- Алеша, не двигайся! Ради нашего мальчика, не двигайся! - прокричала она и бросилась к телохранителям сына.

Она повелевала. Миг... И бледноликого, и его единомышленников свирепые руки уже вытащили из седел и швырнули прямо под конские копыта. Неуклюже барахтаясь, они так и валялись в пыли дороги, боясь подняться.

Только теперь Шагаретт повернула горящее лицо к Алексею Ивановичу и крикнула:

- Я уведу их!.. - Она подняла руку. Стало тихо. - Где мой конь? сказала она спокойно.

Вся масса всадников выдохнула:

- Коня пророчице!

И десятки джемшидов, толкаясь и обжигая друг друга злыми, ревнивыми взглядами, уже вели под уздцы своих коней.

- Приказание выполнено!

Мгновение, и Шагаретт в седле. Конь взвился на дыбы. Движением узды Шагаретт усмирила его и, наклонившись, воскликнула:

- Счастья тебе, сынок! Счастья тебе, мой муж! Оба воинами будьте!

Конь отскочил от машины, яркое красно-желто-черное пятно растворилось в оргии красок. И вся масса всадников повернула и помчалась тучей по степи.

- Кабоб не изжарится без переворачивания, - прохрипел Аббас Кули, обходя автомашину. Он всячески старался изобразить на своей физиономии спокойствие и уверенность, но голос выдавал его.

- Товарищ генерал, прикажете ехать? - спросил Алиев, усаживая рядом таращившего глаза на степь маленького Джемшида. - Ну, джигит, не плачешь? Молодец!

Алексей Иванович все стоял на дороге и смотрел с мертвенной улыбкой на сизую степь, сизые тучи, на сизое гигантское облако пыли.

Повертевшись около Мансурова и видя, что тот не обращает на него внимания, Аббас Кули вернулся к машине.

- Что ж, закурим? - обратился он к Алиеву.

- Давай! Одно скажу: бог создал Еву из кости мужчины, а Шагаретт из золота, - восторгался Алиев. - Вот это женщина! Если б она, слабая женщина, не уломала тысячу могучих пахлаванов, был бы в степи корм для грифов, а над головой ее отца повисло бы знамя недоброй славы. Все знают: от старого Джемшида не жди пощады!

Красота лица лучше шелкового платья.

Красота ума лучше золота.

- Да стану я жертвой за тебя. Да будут кони в твоих загонах! Да такие, что уздечки рвут! - восклицал Аббас Кули. - Говорят же у нас в Нурате: все, что осталось от грабителей, все пусть достанется волшебнику. Ты настоящая волшебница, ханум Шагаретт! - По обыкновению, Аббас Кули шутил, но бледность лица выдавала его волнение. - Сидел ты, храбрый Аббас, да два твоих уха, сидел, расстраивался, и мысли тебя терзали когтями. Сидел и думал: "Проклятые джемшиды любят посылать пули, вроде исфаганок, не скупящихся на кокетливые взгляды. Что же, думаю, получится? А получилось: изрекли хулу, а сами скисли, оглохли, онемели, языки откусили и... уехали. А вождь - ха! Вождь-то собственной рукой поджег себе бороду. И все из-за слов женщины!"

А Мансуров все смотрел.

Предстояли мучительные часы и дни ожидания среди безмолвия ночи, среди шума жизни, среди воя и грохота войны. Предстояло прислушиваться к шагам за дверью, к стуку копыт на перевалах, вдруг донесшемуся голосу, от которого бурными толчками заколотится сердце, от которого вдруг вспыхнет надежда, к чуть слышным шагам бархатных лап тигрицы, своими движениями вызывающей соблазн...

Вчерашние цветы

лишь мечты сегодня.

Резкий звук пробудил его от мыслей. Сигналил маленький Джемшид. Он ликовал. Дядя Алиев кинулся к нему:

- Не надо, дорогой! Они вернутся.