Лерик   ::   Сергеев-Ценский Сергей

Первое, что пришло в голову Месяцу, было сознание острой жалости, что она теперь, если и жива, то почти уж старушка. Самое странное в этом портрете было то, что весь он как-то сразу принимался душой: - ах! - и вот уж вошел в душу. Такой был удивительный, открытый для всех, одаряющий взгляд ласковых, невинных и мудрых карих глаз: не умных, потому что еще не живших, не догадливо-опытных, потому что им всего еще только пятнадцать лет, не задорных, не бойких, а именно мудрых: таким глазам веришь. И щеки розовые, нежные, слегка припудренные, и кудерьки, написанные старательно, по волоску, и черная бархатка на точеной шее, с жемчугами копьем, и рядом тоненькая золотая цепочка от медальона. Скромный пробор на голове, доверчиво сложенные мягкие детские губы, светящийся газ кремового платья, и в глазах и улыбке что-то такое, как будто сама она немного смущена своей совершенно нечаянной на земле прелестью.

К обеду из своей комнаты вышла рыхлая блондинка лет двадцати, пухлощекая, с белыми ресницами, с растрепанными волосами и книгой в руках.

- Моя дочь - Марочка, наш новый учитель, - представила Полунина и потом сказала по-английски: - Отчего ты не причесалась к обеду?

- Ну, вот... для кого? - спросила лениво Марочка.

- В доме новый человек, как же?

- Подумаешь, какая важность!

И Месяц ярко покраснел вдруг: не понимая слов, он почувствовал, что сказано было именно это, по тому, как переглянулись мать с дочерью, как поднесла к волосам руку и глядела на него Марочка, пренебрежительно прищурясь.

- Тебе пожиже, конечно? - утвердительно спросила Марочку Софья Петровна, и когда налила пожиже.

- Конеч-но! - врастяжку ответила Марочка.

"Какая ленивая! - подумал Месяц, - должно быть, от малокровья..." - и пожалел Марочку.

К обеду пришел и рыжий Фриц, разбитый параличом бывший учитель Марочки. Это был человек явно несчастный: с обвисшей левой половиной тела, с непослушным языком, с длинным печальным носом и острой яркой бородкой.

- Фриц, Фриц, а ну, скажите: "сельдерей", - приставал к нему Лерик. Ну, что тут в самом деле трудного: сель-де-рей.

Покорно улыбаясь правой частью лица, краснея от натуги и ставя жесткие волосы ежом, все хотел и никак не мог одолеть рыжий Фриц "сельдерея". А Лерик без перерыва хохотал. Тарелка его остывала; со всех сторон на разных языках торопили Лерика, но Лерик не спешил. Егор, в белых перчатках на огромных лапах, приносил из кухни новые нагретые тарелки; остывали и эти; Луша приносила новые с горячей водой; а когда остывали и эти, - новые тащил Егор. И все ждали, пока кончит Лерик, и понукали его на разных языках, а Лерик не спешил: Фрица он изводил другими трудными словами: "журавли", "колокола", "перепелки", Марочке показывал то язык, то нос, светло смотрел на кричавшую на него Софью Петровну, барабаня вилкой по тарелке, или, сползая на пол, аукал, а Марка Игнатьича решил не замечать: иногда взглянет на него, фыркнет и отвернется. Только когда Марк Игнатьич, по рассеянности, медленно разрезал котлету ножом, Лерик ужаснулся.

- Ножом котлету?! Котлету но-жом! - вскочил на стул, захлопал в ладоши. - Браво, браво! Котлету ножом!.. Maman, гляди! Ах, браво!.. Ах, браво!.. Котлету ножом!

Выскочил, завертелся по столовой, хохоча, упал на пол от хохота... Еле его успокоили.

Когда же после обеда Марк Игнатьич рассматривал какую-то картинку на стене в детской, огромный мяч сзади ударился об его голову; оглянулся Марк Игнатьич - Лерик уже подхватывал мяч, чтобы бросить опять.

- Это что такое?

- А что? Разве нельзя?.. А с прежним учителем можно было.

- Никогда этого не делай!.. Никогда не смей этого делать!.. - даже покраснел Марк Игнатьич.

Вошла Полунина. Лерик бросился к ней:

- Мама, Марк Игнатьич не хочет со мной играть!.. Тогда и я не хочу с ним заниматься.

- Assez*, Лерик! - сказала Софья Петровна.