Провал   ::   Збых Анджей

– Хорошо, я не стану торговаться из-за злотых, – проговорил Гейбель, – пусть будет восемь тысяч и сто пятьдесят долларов.

– Какой вы, господин оберштурмбанфюрер, неуступчивый, – сказала Ирмина. Она подошла к секретеру, открыла шкатулку, подала Гейбелю пакет с деньгами.

– Считать не буду, я верю вам, пани Ирмина, – сказал гестаповец, принимая пакет из её рук. – Графиня будет освобождена из-под ареста на этой же неделе, но, поверьте, я делаю это только ради вас, дорогая Ирмина.

– Постараюсь, господин оберштурмбанфюрер, раздобыть для вас каминные часы в стиле «рококо», – улыбнулась пани Кобас. – Теперь, как никогда, можно купить настоящее произведение искусства за меру картошки.

– А я для вас, дорогая Ирмина, приготовлю флакончик парижских духов. – Гестаповец крепко пожал и поцеловал ей руку.

В этот момент вошёл Бруннер.

«Этот болван никогда не научиться приличным манерам, – подумал Гейбель. – Мог бы и постучать».

– Где же ваш приятель Клос? – спросила пани Кобас без тени замешательства. – Вы обещали его пригласить на сегодняшний вечер!

– Мне кажется, пани Ирмина, Бруннер хочет испортить нам вечер служебными делами, – проговорил Гейбель.

Кобас поняла, что должна оставить их одних.

– Что случилось? – ворчливо спросил Гейбель Бруннера, когда она вышла.

– Я должен был снять дантиста.

«Идиот или предатель?»– подумал Гейбель, глядя на Бруннера. Три часа назад было установлено наблюдение за домом номер 32 по улице Глувной. Один из лучших агентов Гейбеля под псевдонимом Вольф после трехмесячной слежки установил, что в городе под чужим именем проживает известный коммунистический деятель. Но вот, наконец, установлен его адрес и можно терпеливо ждать, когда в расставленную сеть попадут люди, связанные с большевистской агентурой, а этот Бруннер, не соизволив даже предупредить своего шефа, снимает дантиста!

Не исключено, что дантист лично поддерживал связь с неуловимой радиостанцией, работа которой не давала Гейбелю спокойно спать.

– Что значит «должен был»? – раздражённо спросил он Бруннера. – Или, может быть, вам Бруннер, надоела спокойная жизнь в этом городе? Соскучились по Восточному фронту? Кто вас научил, Бруннер, так бездарно работать? Снимать объект после трехчасового наблюдения – это про сто идиотизм!

– Прошу вас, господин оберштурмбанфюрер, выслушать меня! Другого выхода не было. Мои люди засекли слепого музыканта, который нередко появлялся во дворе этого дома. Они наблюдали за ним из будки сторожа, который проболтался, что этот слепой музыкант приходит сюда два или три раза в день в сопровождении какого-то парнишки. Он играл на аккордеоне и что-то пел, из окон ему бросали завёрнутые в бумагу монеты. Чаще бросали из одного окна. Наши люди скрытно последовали за ним, чтобы выяснить, куда он пойдёт. Агент Руге справедливо предположил, что на листочках бумаги, в которые завёртывались монеты, могла быть зашифрована агентурная информация. Однако парень, сопровождавший слепого старика, заметил, что за ними следят. Тогда он вытащил из кармана старика какую-то бумажку и, делая вид, что прикуривает папиросу, поджёг её… Руге решил, что ждать больше нечего, и арестовал дантиста…

– Если всё это происходило на улице, то зачем было трогать дантиста?

– Видите ли, господин оберштурмбанфюрер, тот парень быстро исчез. Он убежал в соседний двор, а там был выход на соседнюю улицу. Его и след простыл. На том месте, где они стояли, мы подобрали полусгоревший клочок бумаги, тщательно осмотрели его. И что вы думаете?… Это действительно была агентурная информация, на которой сохранилось только несколько слов: «J-23» докладывает, что транспорт… танковой дивизии…» Теперь вы понимаете, оберштурмбанфюрер, что иного выхода у нас не было.