Наброски углем   ::   Сенкевич Генрик

Проливать снова кровь? Мало он ее проливал, что ли? Нет! Еще раз? Нет! Он мог служить обществу теперь на совсем ином пути - на мирном пути своей интеллигентностью, alias** ученостью. И так как знал он многое, знал кое-что почти о каждом жителе Ословицкого уезда, он мог и в мирное время отлично служить обществу.

______________

* Игнатий Лойола (1491-1556) - основатель ордена иезуитов.

** Иначе (лат.).

Вступив на этот новый путь, он дошел до звания волостного писаря и, как нам известно, даже мечтал о должности помощника ревизора.

Однако и в должности писаря дела его шли недурно. Основательные познания всегда внушают уважение, а так как мой симпатичный герой, как я уже говорил, знал к тому же кое-что о каждом жителе Ословицкого уезда, то все они относились к нему с уважением, смешанным со страхом, остерегаясь чем-нибудь задеть эту незаурядную личность. При встрече с ним кланялись ему шляхтичи, кланялись и мужики, еще издали снимая шапки и говоря: "Слава Иисусу"... Но я вижу, что необходимо подробнее объяснить читателю, почему пан Золзикевич не отвечал на это приветствие обычным "Во веки веков".

Я говорил уже, что, по его мнению, образованному человеку это не подобает; были, однако, и другие причины. Самобытные умы всегда смелы и радикальны. Так вот, пан Золзикевич еще в те бурные времена пришел к убеждению, что "душа - это дым и больше ничего". Именно в это время пан писарь читал роман издания варшавского книгоиздателя г. Бреслауэра под заглавием: "Изабелла, королева испанская, или Тайны мадридского двора". Этот замечательный во всех отношениях роман так ему понравился и настолько его захватил, что одно время он готов был бросить все и уехать в Испанию. "Повезло Марфорию, - думал он, вспоминая сцену, в которой Марфорий целует чулки на ногах Изабеллы, - может повезти и мне". Вероятнее всего он бы тогда и уехал в поисках таких чулок, ибо был убежден, что "в этой дурацкой стране пропадает зря", но, к счастью, его удержали другие отечественные чулки, о которых речь впереди.

Во всяком случае, "Изабелла Испанская", к вящей славе нашей литературы периодически издававшаяся г. Бреслауэром, сделала свое. Прочитав ее, Золзикевич стал скептически относиться не только к духовенству, но и ко всему, что прямо или косвенно связано с ним. Именно потому он не ответил косарям обычным "Во веки веков", а пошел дальше... Идет он, идет, а тут навстречу ему девки с серпами на плечах возвращаются с поля. Посреди дороги стояла большая лужа, и они шли гуськом, подоткнув юбки и открыв свои красные как свекла ноги.

- Здравствуйте, синички! - крикнул им Золзикевич и, загородив тропинку, стал хватать всех по очереди и, поцеловав, толкал в лужу, разумеется, шутки ради. Девки вскрикивали и хохотали, показывая все зубы до единого. А когда они прошли, писарь не без удовольствия услышал, как одна говорила другой:

- До чего прекрасный кавалер наш писарь!

- А румяный, как яблочко.

- А уж голова душистая, как роза, - отозвалась третья. - Как схватит тебя да как прижмет, так и обомлеешь!

Пан писарь продолжал шагать в самом приятном расположении духа. Но проходя мимо одной избы, он опять услышал разговор о себе и остановился у забора. По другую сторону забора раскинулся густой вишневый сад, в саду был пчельник, а возле ульев стояли две бабы и разговаривали. Одна насыпала в подол картофель и чистила его складным ножичком, а другая говорила:

- Ох, Стахова, милая, боюсь я до смерти, как бы моего Франека не взяли в солдаты.

А Стахова в ответ:

- К писарю ступай, к писарю. Уж если он не поможет, так никто тебе не поможет.

- Да с чем же я к нему пойду? С пустыми руками к нему идти нельзя. Войт - тот все-таки получше: раков ли ему принесешь, или масла, а то льну охапку или хоть курицу, - он все возьмет, не разбирая, а писарь - тот и не посмотрит.