Неолиберальная реформа в России   ::   Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Вера в самоорганизующую способность рынка отчасти наивна, но она несет определенную идеологическую нагрузку — это политическая тактика, которая игнорирует и обходит стороной экономическую логику и экономическую историю России». [7] Один из этих экспертов, М. Интрилигейтор [Michael D. Intriligator], предупреждает: «Запад должен осознать свою подлинную роль в провале „шоковой терапии“».

Никаких шансов на успех такая реформа не имела. Народное хозяйство любой страны — это большая система, которая складывается исторически и не может быть переделана исходя из доктринальных соображений. Выбор за образец для построения нового общества России именно Соединенных Штатов Америки — страны, созданной на совершенно иной, нежели в России, культурной матрице — не находит никаких рациональных объяснений. Трудно сказать, какие беды нам пришлось бы еще испытать, если бы у реформаторов действительно хватило сил загнать нас в этот коридор.

Сама доктрина превращения советского хозяйства в рыночную экономику западного типа была утопией у одних и блефом у других. Начиная с конца XIX века российские экономисты и управленцы все ближе подходили к выводу, что такая экономика в России невозможна уже в силу климатических условий и огромных расстояний — слишком велики издержки на жизнеобеспечение и транспорт, слишком мал прибавочный продукт и капиталистическая рента.

Английский либеральный философ Дж. Грей [John Grey] пишет то, что знали и основоположники современной русской культуры, и подавляющее большинство граждан СССР: «Значение американского примера для обществ, имеющих более глубокие исторические и культурные корни, фактически сводится к предупреждению о том, чего им следует опасаться; это не идеал, к которому они должны стремиться. Ибо принятие американской модели экономической политики непременно повлечет для них куда более тяжелые культурные потери при весьма небольших, чисто теоретических или абсолютно иллюзорных экономических достижениях». [8]

Дело вовсе не в идеологии, речь идет об исторически заданных ограничениях для выбора модели развития. К. Леви-Стросс [Claude Levy-Strauss] сказал, что «Запад создал себя из материала колоний». Из этого следует, например, что колонии уже никогда не могут пройти по «столбовой дороге» через формацию западного капитализма, поскольку их «материал» пошел на строительство Запада. В них создается особая формация «дополняющей экономики», так что центр и периферия на деле составляют одно связанное из двух разных подсистем целое, формацию-кентавр.

Советская хозяйственная система, не имея доступа к «материалу колоний», на деле показала более высокие, чем капитализм, возможности развития производительных сил, но экономическая наука не позволила нам этого понять. Не позволила она нам увидеть и того факта, что Россия вынуждена была идти иным путем, нежели западный капитализм, и на его путь перескочить не может. Не из кого ей делать вторую часть «кентавра».

Историк Фернан Бродель [Fernand Braudel], изучая потоки ресурсов в период становления капитализма в Европе, так сформулировал этот абсолютный и жесткий критерий: «Капитализм вовсе не мог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда». При этом очевидно, что в силу исторических обстоятельств Россия не имеет источников услужливой помощи чужого труда. Следовательно, в реальных условиях России капитализм западного типа несовместим с жизнью общества. Тот, кто уповает на возможность устройства в России рыночной экономики западного типа, должен или отвергнуть проверенный опытом постулат Броделя, или сообщить, какие источники услужливой помощи чужого труда может сегодня заполучить Россия.

Можно говорить о рациональности неолиберализма — в рамках специфической культуры Запада и его экономической реальности.