Обезьяны, человек и язык   ::   Линден Юджин

Поэтому она одной из первых развивается в детской речи и в знаковом поведении обезьян. Сомнение вызывают лишь определительные конструкции (описание объекта, субъекта у Гарднеров), которые базируются на представлении о предметности и появляются тогда, когда возникает необходимость в вычленении предмета из ряда ему подобных для того, чтобы оперировать с ним в условиях, когда трудно обойтись прямым указанием рукой (то есть в условиях отсутствия ситуации реального действия, или, как выражается Линден, при «перемещении» ее).

Конечно, возможно, что ребенок к двум годам способен выйти из наличной ситуации и сказать «большой поезд» о ранее виденном предмете, тогда как, видя этот предмет, он просто сказал бы «поезд». Кроме того, определительные конструкции обычно активно навязываются детям взрослыми при разговорах. Что же касается Уошо, то приведенные примеры представляют, нам думается, класс оценочных высказываний, образуемых на основе положительной или отрицательной реакции на предмет: «Наоми хороший», «Уошо печальная», «Расческа черная» (вероятно, грязная).

Итак, способность обезьян к синтаксированию как двухчленных, так и трехчленных («Роджер щекотать Люси») конструкций и в первую очередь таких, которые основаны на элементах деятельности (субъект, объект, действие, его направление, принадлежность объекта или действия, эмоциональная реакция на действие и т.д.), нам кажется доказанной достаточно убедительно.

Мы, к сожалению, не имеем возможности ни развернуть саму теорию речевой деятельности, широко принятую в советской психологии и психолингвистике, ни дать более подробный анализ фактического материала, содержащегося в книге Ю. Линдена. Нам только хотелось бы высказать мнение, что, встав на позиции этой теории, исследователь знакового поведения обезьян облегчил бы себе выработку общих принципов как экспериментирования, так и анализа его результатов.

В этой связи нам кажутся сомнительными достижения Сары в области синтаксирования. Ее способность правильно ставить союз «если – то» и составлять из двух предложений одно с однородными дополнениями («Сара положить яблоко корзинка банан блюдо») есть результат простого научения методом проб и ошибок и не иллюстрирует самостоятельного умения составлять сложные конструкции; это отнюдь не проявление речевой деятельности.

Чисто бихевиористский подход Примака к эксперименту не позволяет с определенностью оценить интересный факт, связанный с аналитической способностью обезьяны. Когда ей предложили сравнить две конструкции из жетонов «яблоко красное?» и «красный – цвет яблока», она решила, что они одинаковы; но восприняла как различные «яблоко красное?» и «яблоко круглое».

Если предположить, что Сара отождествила первые две конструкции на основе совпадения смыслов, то надо признать, что она владеет не только довольно тонкими синтаксическими трансформациями, но и понимает, что выражения «яблоко» и «цвет яблока» – контекстные синонимы. Такое предположение, конечно, трудно принять. Но нельзя утверждать, что решение Сары было случайным. Остается предположить, что она руководствовалась чисто формальными критериями. Дело в том, что первые два предложения состоят из одинакового числа жетонов (по три: знак вопроса – отдельный жетон) и два из трех жетонов совпадают («яблоко» и «красный»). Вторая пара предложений содержит разное число жетонов – три и два соответственно, при этом общим является только один жетон («яблоко»). Не эти ли чисто внешние признаки послужили основанием для принятия Сарой решения? Нам это кажется вполне вероятным, и говорить о ее способности отождествлять и различать синтаксические конструкции едва ли возможно.