Опыты   ::   Монтень Мишель

После этой

шутовской выходки он крепко отругал их: «Будьте довольны, клянусь богом,

тем, чем довольствовались наши отцы, и тем, чем мы в действительности

являемся; мы и так достаточно много собой представляем — только бы нам уметь

хорошо поддерживать честь своего имени; не будем же отрекаться от доли и от

судеб наших предков и отбросим эти дурацкие выдумки, только вредящие тем,

кто имеет бесстыдство на них ссылаться».

Гербы не более надежны, чем фамильные прозвища. У меня, например,

лазурное поле, усеянное золотыми трилистниками, и золотая львиная лапа

держит щит, пересеченный красной полосой. По какому особому праву эти

изображения должны оставаться только в моей семье? Один из зятьев перенесет

их в другую; какой-нибудь безродный, приобретший землю за деньги, сделает

себе из них новый герб. Ни в чем другом не бывает столько изменений и

путаницы.

Но это рассуждение заставляет меня перейти к другому вопросу. Подумаем

хорошенько, и ради господа бога, приглядимся внимательно, на каких

основаниях зиждутся слава и почет, ради которых мы готовы перевернуть весь

мир; на чем покоится известность, которой мы с таким трудом домогаемся. В

конце концов, какой-нибудь Пьер или Гильом является носителем этой славы, ее

защитником, и она его касается ближе всего. О, полная отваги человеческая

надежда! Зародившись в какое-то мгновенье в ком-то из смертных, она готова

завладеть необъятным, бесконечным, вечным! Природа одарила нас забавной

игрушкой! А что такое эти Пьер или Гильом? Всего-навсего пустой звук, три

или четыре росчерка пера, в которых — заметьте при этом! — так легко

напутать. Право, я готов спросить: кому же в конце-концов, принадлежит честь

стольких побед — Гекену, Глекену или Геакену?  [4] . Здесь такой вопрос

уместнее, чем у Лукиана, где Σ греч. спорит с Τ, ибо

              non levia aut ludicra petuntur

Praemia.  [5]

Здесь дело немаловажное: речь идет о том, какой из этих букв воздать

славу стольких осад, битв, ран, дней, проведенных в плену, и услуг,

оказанных французской короне этим ее прославленным конетаблем. Никола Денизо  [6] дал себе труд сохранить лишь самые буквы, составлявшие его имя, но

совершенно изменил их порядок, чтобы путем их перестановки создать себе

новое имя — граф д’Альсинуа, которое и венчал славой своего поэтического и

живописного искусства. А историку Светонию было дорого только значение его

имени, и он сделал Транквилла наследником своей литературной славы, отказав

в этом Ленису, как прозывался его отец  [7] . Кто поверил бы, что полководцу

Баярду принадлежит только та честь, которую он заимствовал у деяний Пьера

Террайля?  [8] И что Антуан Эскален допустил, чтобы на глазах его капитан Пулен

и барон де Ла-Гард похитили у него славу стольких морских путешествий и

трудных дел, совершенных на море и на суше?  [9]

Кроме того, эти начертания пером одинаковы для тысяч людей. Сколько у

того или иного народа носителей одинаковых имен и прозваний! А сколько таких

среди различных народов в различных странах и на протяжении веков? История

знает трех Сократов, пять Платонов, восемь Аристотелей, семь Ксенофонтов,

двадцать Демет-риев, двадцать Феодоров.