Осквернители (Тени пустыни - 1)   ::   Шевердин Михаил Иванович

Палуба мокро дышала железом. Душа стыла. Поросший щетиной за недели долгого плавания подбородок шуршал инеем, сросшиеся на лбу брови белели камышовыми мохнушками. Озорные глаза и морозный румянец щек говорили: "Э, да ты не ровесник турткульского сказителя, ты совсем еще юнец". Молодым голосом Зуфар взывал к небесам, водам реки, к берегам:

Что же случилось? Что же случилось?

А случилось, что зимой река не покрылась даже тонким ледком. Навигация не прекращалась. Сердитый Андрей Палыч позвал в контору Зуфара и подозрительно оглядел его с головы до ног, от новенькой фуражки штурмана с золотым "крабом" до носков сапог. Андрей Палыч ни в чем не подозревал Зуфара. Просто всегда он так смотрел. Но взгляд его всех вгонял в краску, особенно молодых штурманов, влюбленных в свою форменную штурманскую фуражку и в свое новенькое, до глянца начищенное штурманское звание. Оглядев Зуфара и не найдя ничего, к чему стоило придраться, Андрей Палыч сунул ему в руку рейсовый лист.

- Есть! - выпалил Зуфар и только тогда заглянул в лист. Заглянул и зябко повел плечами. Лицо его вытянулось в обиженной гримасе. Спине сделалось холодно, побежали мурашки - противные, щекотные... На бензиновой барже вниз по плесу!.. Холодище, река в перекатах и туманах. Речные туркмены-эрсаринцы говорят: "В такую воду черепаха в брод Аму может перейти!" Нет, не таким себе представлял Зуфар свой первый рейс, не для того покупал сине-суконную фуражку с "крабом" и начищал до сияния сапоги у айсора-чистильщика на Ленинской улице...

Баржа с бензином!.. Вот тебе и раз!..

Он обиженно молчал.

- Снаружи чистенький, а зад драный... Не хочешь? Сдрейфил? - подыграл Андрей Палыч.

Еще в штурманских классах чабан Зуфар прозвал Андрея Палыча волкопсом. Водится в пустыне такое неприятное животное - помесь собаки с волком.

А Андрей Палыч вскинул свои неимоверные брови - лисьи хвосты - и еще игривее съязвил:

- Финтишь! А с чего тебя в штурманы (он произнес по-речному - "в штурманы") произвели, юноша? Выдвиженец! Сидел бы в матросах, что ли, или клопов в бараньих шубах давил...

Хотя клопы в бараньих шубах не водятся, Зуфар мучительно оскорбился. Зачем Андрей Палыч лезет? Чабаны тоже люди. Волкопес ты, Андрей Палыч, вредный волкопес, помесь собаки с волком!

Зуфар покраснел, как девочка. Стыдливый краснеет - бес стыдный бледнеет. Старый речной капитан презирал его. "Ничего из тебя, пастуха, не получилось", - твердили под лисьими хвостами волчьи глаза...

- За что... сразу по мозгам... Погода... Трудно... - выдавливал из себя Зуфар и краснел все больше.

- Вон оно что. Кошка любит молоко, да рыло коротко. Река, брат, не песочек в твоей степи-пустыне. Река, она, брат, когда ласковая, а когда чертом царапает... Мы вот волком травленные, а тоже знаем: на реке все трудно.

Зуфар мял в руках рейсовый лист, щеки пылали.

- Жаль, хвоста у тебя нет, - подбавил вежливо Андрей Палыч.

- Что, что?

- А то, что, когда щенкам хвосты отрубают, злее делаются.

Андрей Палыч запнулся. Он подбирал, чем бы уязвить побольнее.

Зуфар понял и выскочил в коридор.

Самолюбие у Зуфара хлестало через край. Он имел привычку взрываться порохом. Но со старым речным капитаном не повзрываешься.

Зуфар был упрям. Пошел на пристань и принял бензовоз.

Молодому штурману с романтикой в сердце и стихами на губах мечтается стоять за штурвалом парохода - белого лебедя, слушать с трепетом восторга эхо пароходных гудков в просторах реки. А здесь вонючая неповоротливая посудина, железный казан проржавевший. "Эх, черная как смола завеса мрака простерлась над головой несчастного..." Это тоже слова какого-то поэта. И несчастный, конечно, он, Зуфар, - молодой, красивый, в красивой фуражке штурмана с золотым таким красивым шитьем.