Простофиля Вильсон   ::   Твен Марк

Почему? Тебя никто не посмеет продать в низовья реки! Ох, ненавижу я твоего папашу, бессердечный он, а пуще всего бессердечный к неграм! Так бы и убила его, проклятого! - Она притихла, размышляя, но вскоре опять разразилась истошными рыданиями: - А убить-то придется тебя, моего ребеночка! Его убивать что пользы? Тебя, крошку мою, это не спасет! Продадут мою крошку в низовья реки, и дело с концом! Значит, такая уж судьба у твоей бедной мамы - убить тебя ради твоего же спасения! - Она еще крепче прижала ребенка к своей груди, осыпая его ласками. - Мама должна убить тебя, да как рука на это подымется? Нет, нет, не плачь, мама не бросит тебя, мама уйдет с тобой вместе, убьет себя тоже. Уйдем отсюда, мой сыночек, утопимся вместе и забудем все земные горести! Там-то уж, верно, никто не продает бедных негров в низовья реки!

Она направилась к двери, укачивая ребенка и что-то напевая, но вдруг остановилась на полпути. Взгляд Рокси упал на ее новенькое воскресное платье из немыслимо пестрого ситца с какими-то фантастическими разводами. Долго, долго не могла она оторвать от него затуманенных глаз.

- Так ни разу и не пришлось мне надеть его, а до чего же оно красивое! - запричитала Рокси. Потом, осененная радостной мыслью, тряхнула головой: Нет, не хочу, чтобы меня выловили из реки на глазах у всего народа, в старом тряпье, будто нищенку!

Рокси положила ребенка и надела пестрое платье. Потом оглядела себя в зеркальце и сама удивилась своей красоте. Нет уж, она нарядится перед смертью по всем правилам! Рокси стащила с головы платок и сделала прическу "как белые", а потом завязала на своих пышных красивых волосах бантики из обрывков разноцветных ленточек и воткнула в них букетик уродливых бумажных цветов. В довершение туалета она накинула на плечи кусок ярко-красного тюля, какой в то время назывался "облачком". Теперь она была готова умереть.

Рокси снова взяла на руки своего сына, но тут ей бросилась в глаза его жалкая, куцая рубашонка из небеленого холста, и она остро ощутила контраст между нищенским видом младенца и сказочным великолепием ее собственного наряда, и материнское сердце не выдержало этого срама.

- Нет, моя куколка, не такая уж дурная у тебя мать! Ангелы будут любоваться не одной твоей мамой, а тобой тоже! Я не хочу, чтоб они сгорели от стыда и говорили Давиду, Голиафу и другим пророкам: "Этот ребенок явился к нам в неподобающем виде!"

Приговаривая так, Рокси стащила с малютки рубашонку и нарядила его в одно из длинных белоснежных платьиц Томаса Бекета - с изящными оборочками и ярко-голубыми бантиками.

- Вот теперь все хорошо! - Она усадила ребенка на стул и, отступив назад, оглядела его с восторгом и изумлением. - Ох, лучше быть не может! воскликнула она, хлопая в ладоши. - Я и не замечала, что ты у меня такой красавчик! Мистер Томми ничуть не красивее тебя, ни вот настолечко!

Она шагнула к ребенку хозяина, посмотрела на него, потом перевела взгляд на своего и снова глянула на маленького Дрисколла. Глаза ее странно заблестели, и, пораженная какой-то мыслью, она с минуту стояла как зачарованная, потом пробормотала:

- Вчера, когда я купала их, его собственный папаша спросил меня, который из них его сынок.

Дальше Рокси действовала, как сомнамбула. Она раздела догола Томаса Бекета и облачила его в грубую холщовую рубашонку. Его коралловое ожерелье она надела на своего ребенка.