Революционная обломовка   ::   Розанов В В

Крестьяне, из сельца Черняева, верстах в 30 от Нижнего по направлению к Москве, говорили, как я помню, что "если бы не отец Курбатов (имя и отчество я забыл), то все они погнили бы с голодухи". Они выражались как-то хлебно, рабоче. И говорили, что он и из деревни хлеб берет,- и дает зарабатывать на пристанях. "Куль хлеба носят" 11,- припомнил я из книги Максимова, народника, по заголовку популярной его книги - "Куль хлеба". Меня поразила эта беседа мужиков "про свои дела", так непохожая на то, что я читал "из Лассаля и Прудона". Там ненависть и перспективы отчаяния. Здесь любовь и явная благодарность. Но там, однако, наука. Хотя и здесь тоже явно ощущение. А главное ощущение человека всегда чего-нибудь стоит. Конечно, человек ошибается, думая, что "Земля неподвижна", а "Солнце встает", однако смотреть, как оно "встает поутру",- так счастливо, и за все это по мелочам скажешь: "Слава Богу".

Я перестал размышлять и о Прудоне и о Лассале, а стал присматриваться, как "по мелочам" складывается жизнь и как где людям живется хорошо, а где - не хорошо. И вот за всю жизнь, уже за сорок лет наблюдения, вижу и видаю: везде, где людям живется деятельно, работяще, трудолюбиво,- там живут они и хорошо, а где нехватка работы - живут не просто плохо, а - окаянно. Тут не только что не хватает в хозяйстве, но от хозяйства действительно все перекидывается и на душу, на мораль: наступает такое настроение души, что Бога клянешь, жизнь клянешь и сам как-то становишься проклят. Но дело-то действительно в "работишке" и "заработной плате". Все дело - "в Курбатове", говоря лично и местно, говоря о Нижнем Новгороде и не восходя к планете. Собственно, для меня сделалось совершенно очевидно, что всякая данная местность живет худо или хорошо от прихода в эту местность или от зарождения в этой местности людей с инициативой, соображением, с каким-то широким раскатистым глазом и духом, которые решились бы "начать", а "уж мы - при них". "Как", "что" начать - вопрос десятый. Мы, ленивые и недогадливые,- ко всему примкнем. Ко всему пристанем и поможем. Но у нас нет смекалки, нет, собственно,- воображения. Нет и смелой предприимчивости. Нет вот этих, собственно, практических даров, хотя теоретические дары, может быть, и больше. Я пою песни, я говорю сказки, наконец, я способен к мысли и философии: но неумел в жизни. И вот, уверен: переспроси кого угодно, переспроси миллионы людей, и все эти миллионы равно скажут, что они готовы кое в чем поступиться, кое в чем дать выгоду перед собою тароватому практически человеку, лишь бы выдумал что-нибудь, решился на что-нибудь, завел промысел, "дело", и, припустив нас к работе своей, к помощи себе,дал? однако, и нам существовать. Собственно, тут нет даже "несправедливости" в мнимом "экономическом преимуществе" тароватого человека: дело в том, что он зато не знает песен, сказок и, может быть, не имеет прелестной семьи или удачно любви - как я. Может быть, он имеет большую любовь, обширную любовь, но - продажную, покупную, которая ничего, на мой взгляд, не стоит. Во всяком случае, в сумме психологических богатств, сумме здоровья и долгой жизни, в смысле спокойной жизни - я даже счастливее его, или не менее счастлив, чем он, если и беден или если очень ограничен в средствах. И вот потому охотно даю ему из своих "грошиков" кое-что, именно ту часть, из-за которой Прудон все собственности назвал "кражею", если он изобретательностью и предприимчивостью "дал мне жить", хотя и бедно. Я понял, что эти расчеты на бумаге у политико-экономистов если и верны, то верны лишь алгебраически, а не в "именованных числах" пудов, фунтов, месяцев, мер веса и времени. И они верны "вообще в мире", но неверны "в нашей Нижегородской губернии", и еще обобщение: что они верны у Лассаля и Шпильгагена, но не имеют никакого применения ко мне, обывателю. Из-за чего же я сердился? А я горел.