Сан Мариона   ::   Соловьев А

Оглядываясь на воинов-албанов, побледневший купец торопливо вытаскивал из-за пазухи фирман кагана Турксанфа. Албаны, хмуро посматривая на приближающихся хазар, быстро развернулись в две линии - так, чтобы воина первой линии защищали два воина второй, прикрылись круглыми бронзовыми щитами, вынутые из ножен мечи легли на колени.

Черноволосые всадники, сдерживая лошадей, остановились поодаль, десяток хазар поскакали вдоль каравана, присматриваясь к тюкам. Опять вперед выехал предводитель, угрюмый богатырь с лицом, рассеченным шрамом, и, сдерживая смуглыми могучими руками гнедого жеребца, хрипло проревел:

- Эй, казаин, давай-давай тывар!

И тотчас юркий, гибкий хазарин, вертясь на бойком коньке, протолмачил:

- Непобедимый Урсулларх говорит: хозяин, оставь на этом месте тюки, сложи здесь оружие охраны и быстро-быстро беги со своими воинами за реку. Урсулларх милостив! Он дарует вам жизнь!

Лицо купца вдруг усеяли капельки пота, он дрожащими руками развернул коричневый свиток пергамента и, делая вид, что читает, наизусть прокричал на тюркском языке:

- "Я, Великий каган Турксанф, покоряющий величием сердца; я, ослепительный, восхищающий взоры, громоподобный в гневе, заставляющий трепетать непокорных; я, могущественный каган Вселенной, исполнитель воли небесного Верховного кагана Тенгрихана, повелеваю: отныне всякий желающий да продает в моей стране товар без всяких препятствий со стороны моих подданных, и путь для торговли свободен и безопасен на пространстве моих владений, если чужеземный купец внес в казну десятую часть всякого имеющегося у него товара. Кто совершит насилие над обладателем фирмана, будет без промедления казнен."

Коварный тудун [правитель города в Хазарии], выдавший охранную грамоту, сейчас далеко, и вожатый покорно вздохнул, видя мрачную ухмылку предводителя отряда.

Стелясь над травами, улетали прочь из этих мест птицы, и в бледном небе единственно коршун описывал широкие круги, нетерпеливо клекоча в ожидании побоища.

- Не забудь, о Урсулларх непобедимый, между Персией Хазарией вот уже двенадцать лет мир! - закончив читать фирман, произнес купец, знавший тюркский язык, - несколько рабынь его отца были хазарками.

- Мира ты хочешь, проклятый албан?! - взревел предводитель, пристав на стременах. - А знаешь ли ты, что под стенами Дербента погибли два моих брата! Албанский воин из рода легов зарубил их! Души моих братьев взывают о мщении! Если среди вас нет воина-лега по имени Марион, не искушайте судьбу, уезжайте от каравана и благодарите великого Тенгри за неслыханную милость! Я жду! - Он вскинул руку.

Хазары наложили стрелы, подняли луки. Сейчас властно опустится рука, раздастся недружный звук отпущенных тугих тетив, и множество стрел, подобно злым степным осам, мелькнут в воздухе - и забьются в предсмертных судорогах пронзенные лошади, люди, и для многих албан навсегда прервется жизненный путь. Страшна для албана смерть вдали от дома, ибо не останется в памяти потомков, как он убит, где похоронен, и будет бродить в вечерних степных сумерках неуспокоенная, непризретая душа, стеная от одиночества, и некому будет утешить ее. А потому в охрану нанимались отчаявшиеся от нужды бедняки или изгнанники, скрывающиеся от мести.

Прошло мгновение тревожной тишины. Неожиданно из-за спины вожатого неторопливо выехал человек, закутанный в длинный черный плащ, поверх которого на серебряной цепочке висел большой серебряный христианский крест. Голову человека прикрывал глубокий капюшон, скрывая лицо. Это был странствующий монах-христианин, присоединившийся к каравану в Семендере. Вожатый вспомнил, что тудун Семендера выдал охранный фирман только после того, как ширванский купец согласился взять до Дербента этого монаха и двух его спутников.