Сказание о флотоводце   ::   Вадецкий Б

Помедлив, он сказал:

- Непобедимая, значит, страна? Священная земля? Троя? Экий троянский воин. Слышал я, прозывают Севастополь русской Троей, в газетах, в речах... А тебе-то что? Крестьянину, землепашцу? Тебе-то что? - повторил он с недоумением и гневом.

- Я русский! - тихо произнес старик.

- Ты болгарин, турецкий подданный! - повысил голос Слэд.

- Русский я, хоть и болгарин!..

Слэд безнадежно взмахнул рукой и тут же подписал приговор.

Ночью старика Богова застрелил всадник, спешивший из Балаклавы к передовым французским частям. Он вез сообщение находившемуся там Пелисье о казни нескольких изменников, перебежавших к русским, из них... Богова. Сообщение было написано, но старик оставался жив. Передавая пакет, дежурный офицер сказал: - Не кончите ли, кстати, со стариком?..

Англичанин-офицер вывел Богова к морю и, велев войти в воду, выстрелил в него из пистолета, потом вскочил на коня и поскакал. Издали доносился гул канонады, и последнее, что слышал Богов, было залпом севастопольских бастионов, мешавших союзникам строить свои укрепления. Так во всяком случае хотелось думать Богову.

О смерти Богова болгары узнали первыми. Кто-то из греков, живущих в Балаклаве, переслал с перебежчиком письмо. "Старик убит как изменник туркам, изменник "Союзу трех государств". Никому не приходит в голову, что иначе он был бы изменником России", - писал грек.

Болгары на могиле своих воинов, убитых при защите бастиона, поставили большой крест с надписью: "Петро Богов и его товарищи". "Богова ведь нет с ними", - говорили, удивляясь, моряки, и ополченцы-болгары отвечали: "Его нет нигде, его нет и в море, но он был здесь, на бастионе, и он умер за бастион,- зачем же его лишать нашей памяти?"

15

Нахимов, пошатываясь от усталости, вошел в дом офицерского собрания, где ждали его адмиралы, и сказал:

- За ночь Севастополь расширил позиции и встретился под землей с французами. От какого бедствия уберег бог! Что готовили нам господа французы! Поистине, надо сказать теперь: дело не за людьми, всякий может убедиться, каков стал ныне русский человек, - дело за нами, за военными инженерами и артиллеристами!

Было раннее утро. В окнах, замутненных рассветом, еще отражался зыбкий отблеск свечей. Тяжелые медные пятисвечники громоздко высились на покрытом зеленым сукном столе. Белые, ветром полные паруса кораблей выступали со стен на картинах. Портрет Лазарева, как бы держа счет времени, успокаивающе висел в зале.

- Прошу господина Ухтомского сообщить о готовности новых укреплений и смежных меж ними ходов. Длительность осады, к коей готовы, безмерно ослабляет противника и открывает простор защите, - сказал Нахимов.

- Простор? - с сомнением переспросил Молер.

- Так точно, ваше превосходительство! Никто не потеснен из генералов ни местом на берегу, ни, кажется, за этим столом.

Молер нахмурился. Молодой Ухтомский перехватил обидчивый его взгляд.

В час, когда Нахимов, выйдя на площадь, вскочил на коня, вражеские батареи, как бы в отместку за ночное поражение, сосредоточили огонь на Малахове.

Нахимов прискакал на бастион и, бросив поводья матросу, зашагал вдоль бруствера, к офицерам. Ядра и пули разбивали мешки с песком, с треском вонзались в бревна укрытий.

- Присутствием своим вы показываете недоверие к подчиненным, - шепнул, собравшись с духом, один из офицеров-артиллеристов.

- Напротив, сударь, - уважение! - быстро ответил адмирал.

Он провел здесь остаток утра. Примостившись на скамеечке под навесом, составлял план вылазки кораблей в море. Жизнь шла своим чередом. Корабли, не ставшие батареями, не должны бездействовать. Начальствуя теперь над двумя сторонами города, он, больше чем раньше, отвечал и за провиантские запасы и за распределение работ в городе. Титов неслышно следил, как читал он донесения интендантов.