Трагедия с Короско   ::   Конан-Дойль Артур

Сердце мое не выдержало, и я выгнав всех обитателей из этой мурьи, принялась все чистить, мыть и прибирать, как наемная поломойка. Я так и не видела вашего храма Абу-Симбел, но зато видела столько пыли и грязи, что трудно себе представить, чтобы такое жилье, величиной с сорочье гнездо, могло вмещать все это. Правда, я провозилась в их мурье часа полтора, но зато, когда покончила с приборкой, эта хижина была чиста, как новенький деревянный ящичек. У меня был с собой номер "New York Herald", и я выложила им их полки, на которые в добром порядке расставила их горшки. Когда все было кончено, я вышла на двор, чтобы умыть лицо и руки, ставшие темно-кофейного цвета от пыли и грязи, и когда, умывшись, снова проходила через дом, на пороге сидели ребята, опять такие же чумазые и грязные, с кучей мух вокруг глаз и новыми прорехами на рубашонках, только на голове у каждого из них было по бумажному колпаку, сделанному из моей газеты... Однако, Сади, уже скоро десять часов, а завтра надо рано вставать...

- О, но этот пурпуровый горизонт и светлые, точно серебряные звезды так прекрасны, что с ними жаль расстаться! - воскликнула девушка. - Посмотрите только на эту тихую, безмолвную пустыню и эти темные силуэты холмов там, вдали... Глядя на них, как-то невольно становится жутко, и если подумать, что мы теперь находимся на самом краю цивилизованного мира, и что там, за гранью этой светлой полосы, уже нет ничего, кроме диких, кровожадных побуждений, то начинает казаться, будто стоишь на краю великолепного, действующего вулкана, и хорошо, и страшно, и как-то торжественно на душе!

- Ш-ш, Сади, не говори так, дитя мое! У меня мурашки по спине бегут, когда я тебя слушаю, - сказала мисс Адамс-старшая.

- Но взгляните только на эту беспредельную пустыню, которая уходит вдаль, насколько только может хватить глаз, прислушайтесь к этому унылому напеву ветра, несущегося над ней, - он как будто оплакивает что-то, как будто ропщет... Право, я никогда в жизни не испытывала столь таинственного и торжественного настроения.

В это время вдруг откуда-то из-за холмов, утопавших в сумраке по ту сторону реки, раздался резкий, жалобный, постепенно расплывающийся вой, перешедший в протяжный замирающий вопль.

- Боже правый! Что это? - вся изменившись в лице, воскликнула мисс Адамс, вскочив со своего места.

- Это просто шакал, мисс Адамс, - поспешил ее успокоить Стефенс. - Я слышал их крик, когда мы ходили смотреть сфинксов при лунном свете!

- Будь моя воля, - сказала старая мисс, - я бы ни за что не поохала дальше Асуана. Я положительно не понимаю, что меня толкнуло везти тебя, моя девочка, на этот край света. Твоя мать подумает, что я совсем потеряла рассудок, и я никогда не посмею взглянуть ей в глаза, если с тобой что-нибудь случится. Я уже всего здесь вдоволь насмотрелась и хочу теперь только одного - скорее вернуться в Каир!

- Что с вами, тетя? С чего вы вдруг так встревожились? Это совсем не похоже на вас, я никогда не видала вас малодушной!

- Я сама не знаю, что со мною, Сади, но чувствую себя не совсем хорошо, а этот вой шакала как-то особенно расстроил меня. Я утешаюсь только тем, что уже завтра, после того, как мы посмотрим этот храм или скалу, мы отправимся в обратный путь; я по горло сыта этими храмами, скалами и холмами, мистер Стефенс! Верьте мне! Ну, пойдем, Сади. Спокойной ночи, мистер Стефенс. Завтра надо рано вставать!

С этими словами обе дамы удалились в свою каюту.

Между тем monsieur Фардэ воодушевленно, по обыкновению, беседовал с молодым Хидинглеем.

- Дервишей никаких не существует, мистер Хидинглей! - говорил он на прекрасном английском языке, но растягивая некоторые слоги по французской манере. - Их нет, они вовсе не существуют, говорю вам!

- Хм, а я полагал, что все леса кишат ими! - возразил молодой американец.