Триумф победителей (Браки Романовых)   ::   Балязин Вольдемар

Федор Орлов стал капитаном Семеновского полка, Иван, почти ничего не сделавший для победы Екатерины, получил чин капитана, а вскоре, выйдя в отставку, и ежегодную пожизненную пенсию в двадцать тысяч рублей.

Награждены были и другие участники переворота, правда, это произошло чуть позже - 3 августа 1762 года, когда страсти немного улеглись и Екатерина могла отметить героев "Революции", учитывая не только их истинную роль в событиях, но и то, как они показали себя в первый месяц после одержанной победы.

Последние дни свергнутого императора

Одним из главных вопросов, возникших перед Екатериной в эти дни, был вопрос о судьбе свергнутого императора. В дни подготовки переворота почти все были согласны с тем, что Петра надлежит заточить в крепость. Наиболее подходящей крепостью заговорщики считали Шлиссельбург. Скорее всего срабатывала историческая аналогия - в Шлиссельбурге вот уже шесть лет сидел несчастный Иван Антонович Брауншвейгский, почему бы не поместить рядом с ним и Петра Федоровича Голштинского?

Более того, 28 июня в Шлиссельбург был послан генерал-майор Савин с приказом устроить помещения для приема нового узника. Савин уже приехал в Шлиссельбург, как получил новый приказ, посланный ему вдогонку из Петергофа и датированный 29 июня, в котором ему предписывалось вывезти из Шлиссельбурга в Кексгольм Ивана Антоновича, а в Шлиссельбурге подготовить лучшие покои. Для кого они предназначались в приказе не говорилось, но двух мнений на этот счет быть не могло.

Идея заточения Петра Федоровича в Шлиссельбург, была жива, по крайней мере, до 2 июля, - именно тогда поручик Плещеев повез туда некоторые вещи.

После 2 июля эта идея, по-видимому, уступила место другой, но вслух о ней не говорили, хотя отлично понимали, что лучше всего было бы, если бы Петра не стало. Об убийстве никто не заикался, а вот мысль о желательности естественной, ненасильственной смерти, буквально, носилась в воздухе, и люди из ближайшего окружения Екатерины не могли не ощущать этого...

* * *

В Ропше, в первую ночь, Петр заснул лишь под утро. Он долго и тихо плакал, по-детски жалея себя, досадуя, что лежит не в своей постели, а в новой - жесткой и неудобной, что нет с ним любимой собаки, нет арапа-карлы Нарцисса, нет доктора, нет камердинера. Он ворочался без сна, чуть ли не до утра, а проснувшись около полудня, попросил перо, чернил, бумаги и написал своей жене, чтобы все это прислали к нему, и, кроме того, попросил еще любимую скрипку, от звуков которой Екатерина не находила места, когда Петр Федорович пытался играть в соседнем с ее спальней покое.

В тот же день, в воскресенье 30 июня, Екатерина написала генералу Василию Суворову, чтобы он отыскал среди пленных, взятых в Ораниенбауме "лекаря Лидерса, да арапа Нарцыся, да обер-камердинера Тимлера; да велите им брать с собою скрипицу бывшего государя, его мопсика-собаку; да на тамошние конюшни кареты и лошадей отправьте их сюда скорее...".

1 июля все было нормально: Алексей Орлов даже играл в карты с Петром и одолжил бывшему императору несколько червонцев, заверив, что распорядится дать ему любую сумму. Но карты - картами, а все прочее выглядело очень уж непривлекательно. Ко всему прочему, уже 30 июня Петр почувствовал приближение болезни, а в ночь на 1 июля не на шутку заболел.

Об этих днях повествуют три его записки, отправленные Петром к Екатерине.

Письменных ответов на них нет, - по-видимому, свои ответы ропшинскому узнику Екатерина передавала устно.

А вот записки Петра Федоровича сохранились. Они приводятся здесь полностью.