Ураган   ::   Шпанов Николай Николаевич

Но Вера влажными губами закрыла ему рот, словно угадав и предупреждая вопрос.

4

Ченцов стащил с себя дождевик и рассеянно сунул его на вешалку мимо крючка. Плащ упал на пол. Ченцов не обернулся. Лужа медленно растекалась по паркету. Опустив голову, Ченцов лениво переступал со ступеньки на ступеньку. Казалось, все его внимание было сосредоточено на звуке, доносящемся сквозь щель под дверью мансарды: Тимоша втягивала носом воздух. На верхней площадке Ченцов присел на корточки и подул под дверь. Тимоша тявкнула на той стороне. Ченцов с шумом ворвался в мансарду, подхватил взвизгнувшего от восторга терьера и закружился по комнате. Прилег было на диван. Но, заметив, что его клонит ко сну, вскочил. Раздернул штору. Дождь перестал. Деревья на левой стороне бульвара посветлели. За ними ясно открылась панорама Юго-Запада. ...Андрей сказал: "тау" может быть доставлена, куда нужно, когда нужно... - Тимка! Какая теснотища в черепе! Такая маленькая коробочка. Мысли стремятся убежать... Куда? На свободу. Чтобы никогда не вернуться, если ты не достоин их. Хотел бы я знать, куда они деваются, освободившись? Тимка! Собака любопытно склонила голову. Лопушки мохнатых ушей поднялись. Угольками глаз, укрытых нависшими космами шерсти, собака старалась поймать взгляд хозяина. А Вадим стоял, глядя вверх. Может быть, там ему виделось что-то, чего искала мысль? А может статься, это и не было еще мыслью. Только интуиция подсказывала, что там что-то должно быть. Должно быть! - Гулять, Тимош. Скорей гулять! И думать, думать, думать! Погляди, уж солнце встало, а мы с тобою будто спим. Стоя спим. Ходим - спим. А надо думать, думать, думать!.. Ченцов устремился вниз, по гулко загремевшим ступенькам. Внезапно остановился:

Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну. Ты вечности заложник, У времени в плену!..

- Мы выбьем эти слова на стене. - Ченцов прислушался к собственному голосу: - "Ты вечности заложник, у времени в плену". Золото этих слов засверкает перед нами. "Не спи, не спи, художник!.." Разве все, что есть на свете, не плод бессонных ночей какого-нибудь художника? Движение вперед - это бессонные ночи. Где бы художник ни работал - в живописи, физике, хирургии, даже в сапожном деле. Всюду он у времени в плену. Удивительная жизнь! Ченцов распахнул дверь на двор, навстречу влажной прохладе утра и, предшествуемый весело семенящей собачкой, почти побежал по бульвару. Казалось, он просто послушно следует за собакой. Внезапно остановился, стал шарить в карманах. Его лицо выразило напряжение. - Бумаги!.. Тима, кусочек бумаги... - жалобно проговорил он. На пустом бульваре лаком блестели омытые дождем липы. По ту сторону глянцевой черной реки асфальта, такой же вымытый, нарядный, розовел в утреннем солнце город. Взгляд Ченцова скользил, ничего не замечая. - Бумаги... бумаги!.. Тимоша поджала хвост, казалось, вот-вот готовая повторить: "Бумаги... бумаги..." Продавец поднимал деревянный щит газетного киоска. Ченцов побежал. - Газету... Скорее газету! Продавец смотрел удивленно. - Какую-нибудь, - торопил Ченцов, - вчерашнюю, старую! Только скорей! Схватил с прилавка первое, что попалось, и побежал к скамейке. Следом вприпрыжку неслась Тимоша. Перо Ченцова лихорадочно бежало по узкому краю газетного листа. Математические знаки расплывались, цеплялись друг за друга беспорядочной колонкой. Ченцов не дописывал строк, знаков, букв, захлебывался в обилии напирающих символов. Кончились чернила в пере. - Мы нищие, Тима, какие мы нищие, - бормотал он. - Половина того, что мы думаем, пропадает, погибает. Рука не поспевает за мыслью. Нужна машина, записывающая мысли. Непременно нужна машина. Диктовать не слова, а мысли. Завалявшийся в кармане карандаш оказался сломанным. Ченцов попробовал отлущить дерево, но ногти ломались.