Рука-хлыст   ::   Каннинг Виктор

Река вздулась: по ней шли три тяжело груженные баржи, напоминающие размокшие черные колбасы. Насколько я видел, никто не ждал его снаружи. Я уселся на подоконник и зажег сигарету. Выпустил дым, похожий на пар, исходящий изо рта золотой рыбки, и произнес:

— Итак?

— Если бы Мэнстон не был в отпуске, они бы послали его.

— Очень мило с их стороны.

Уж я-то знал, что они никогда не послали бы Мэнстона. Он не был у них на посылках.

— Он очень высокого мнения о тебе. Говорят, что не только он, весь департамент тоже.

— Говорят?

— У меня есть свое мнение.

Он зевнул, стряхнул с сигареты пепел, но попал мимо пепельницы, а затем, застенчиво взглянув на меня, произнес:

— Стебелсон.

Я сказал:

— Наше взаимодействие крепнет. Я звонил в Скотленд-Ярд в пять часов. Полагаю, что это результат недавних разговоров насчет сотрудничества между полицией и службами безопасности. Я был рад убедиться в этом.

— Стебелсон, — повторил он.

В моем деле ничто не достается бесплатно. Все имеет свою цену. Если они вздумают подкрутить гайки, они могут это сделать. Но обычно они ждут до тех пор, пока их не достанут как следует. В этом и заключается слабость всей системы. Они ждут до тех пор, пока не придут в бешенство, а потом зачастую бывает слишком поздно.

— Возвращение имущества, — объяснил я. — У него кое-что украли в ночном клубе, но он не хочет предавать это дело огласке. Возвращение украденного — это моя специальность.

— О да. Об этом они мне тоже говорили.

— Он приехал из Кельна. Остановился в «Брауне». Его визитка разукрашена весьма мудрено.

Я бросил ему визитку Стебелсона, и он поймал ее на лету.

Разглядывая визитку, спросил:

— Будет очень неэтично, если я поинтересуюсь, о каком имуществе идет речь?

— Да.

— А при чем здесь Кэтрин Саксманн? — Он поднял глаза и уставился на мой затылок.

— Это девушка, которую он встретил в клубе, — солгал я. — Стебелсон вовсе не уверен, что она назвала свое настоящее имя.

Он был пьян тогда. Еще что-нибудь? Если да, то, может, ты поможешь мне сделать яичницу, а потом мы откроем бутылку дешевого испанского белого вина?

Он покачал головой:

— Как-нибудь в другой раз. У меня нет больше вопросов, за исключением...

Я подождал немного, а затем переспросил:

— За исключением чего?

— За исключением того, что ты не против, если я позвоню и кое с кем поболтаю? Просто чтобы быть в курсе. Ничего официального.

— Давай. Я предпочитаю отсутствие формальностей.

— Отлично.

Он поднялся с кресла и подошел к двери. Взялся за ручку, а затем повернулся ко мне вполоборота. В этот момент я понял, что он собирается звонить Уилкинс.

— Они сказали, — небрежно бросил он, — что однажды предложили тебе работать с ними. Почему ты отказался?

— Я люблю одиночество и предпочитаю свободный график работы. Понимаешь, я сам себе хозяин, сам назначаю себе выходной, чтобы пойти порыбачить.

Он кивнул:

— Я послежу за твоей рыбалкой. Ты можешь кончить на дне реки, — подмигнул и исчез.

Я подошел к двери и приоткрыл ее — на лестнице раздавались звуки его шагов. Из окна увидел, как он перешел улицу и повернул за угол, ни разу не обернувшись. Но это ничего не значило, потому что если бы они решили следить за мной, то этим бы занялся кто-то другой.

Через пять минут позвонила Уилкинс:

— Вы должны мне пять фунтов.

— Возьмите их из денег на мелкие расходы и запишите на Стебелсона.

Я положил трубку, а затем позвонил Миггсу.

— Мне нужно кое-что шикарное. Сегодня в семь. Слоун-сквер.

Он поворчал, что применительно к Миггсу означает «как следует выругался», но обещал быть. Положив трубку, я поджарил яичницу и съел ее, запив стаканом молока. Затем тщательно занавесил окно в гостиной и включил свет. Упаковал чемодан и отправился в спальню, оставив в гостиной включенный свет.