Жизнь летчика   ::   Удет Эрнест

Здесь он ложится на крыло, его ноги болтаются в воздухе. Мое сердце поднимается к самому горлу только при виде одной этой картины. Мы находимся на высоте 1600 метров. Я вновь запускаю двигатель, и машина снова кренится в сторону. Противовес, который обеспечивает Юстиниус ощутим, но не достаточен. Я не смогу так долго удерживать штурвал. Я чувствую, что мои руки начинают дрожать. Я машу Юстиниусу. Рука, онемевшая от напряжения, не слушается меня. "Назад", я кричу, "Ползи назад!" Слово "герр" и другие формальности забыты. И Юстиниус возвращается. Медленно он ползет вдоль наклонной плоскости крыла и карабкается назад в кабину. Несколько сильных ударов сотрясают самолет, тонкое деревянная перегородка между сиденьями наблюдателя и пилота разломана на куски. Появляются две руки, в кровь разбитые разлетевшимся на куски деревом, хватаются за штурвал. Юстиниус здесь, он помогает мне! Его бледное лицо, покрытое испариной от потери сил, появляется в проломе. "Мы должны продержаться, парень", кричит он, "до Швейцарии". Мы находимся на высоте тысяча метров и все еще в восьми километрах от границы. Земля внизу совершенно не тронута войной - деревни с красными крышами, скрывшиеся в сочной зелени плодовых деревьев, шахматная доска полей. Наконец-то! Справа, прямо по полям, бежит колючая проволока, барьер, который поставили швейцарцы для того, чтобы задерживать французских дезертиров. На высоте шестисот метров мы пересекаем границу недалеко от Сент-Дизьера. "Швейцария!", кричу я, наклонившись вперед. Лицо Юстиниуса вновь появляется над выломанной прегородкой. "Тяни до Германии", кричит он мне. Газ, скольжение, газ, скольжение. Мы несемся на малой высоте. На улицах деревушек люди останавливаются и стоят, раскрыв рот от изумления. Вот это, должно быть, Куртремарш. Вот Вендлинкур. И вот - снова колючая проволока, - немецкая граница! Мы приземляемся на свежевспаханном поле, выпрыгиваем из самолета. Смотрим друг на друга - и вдруг что-то охватывает нас как пьяное безумие. Нет больше лейтенанта Юстиниуса и рядового Удета, только "Франц" и "Эмиль", двое мальчишек, прыгающих как индейцы Сиу у тотемного столба, поднимающих тучи пыли и бросающихся комьями земли друг в друга как снежками. Наша посадка не осталась незамеченной, и вот уже люди бегут к нам прямо через поле. Мы восстанавливаем самообладание. Юстиниус просит какого-то велосипедиста отправится в близлежащий городок и позвонить в Хейлигкрейц. Пока мы ходим взад и вперед у аэроплана, толпа любопрытных зрителей постепенно становится все больше. Юстиниус хлопает меня по плечу. "Знаешь что?", говорит он. "Мы попросим их сделать нам новую растяжку и вернемся домой своим ходом". Отличная идея. Кузнец из Винкеля разглядывает деталь, сморщив лоб. "Через три часа я сделаю для вас новую." Мы бредем назад к самолету и народ идет за нами следом как будто мы какие-то канатоходцы из бродячего цирка. Серый автомобиль мчится по дороге и тормозит рядом с нами. Из него выходит офицер и толпа расступается, открывая проход. Офицер, штабной работник, подходит к нам. Юстинис рапротует, и штабной пожимает нам руки. "Отличная работа, мальчики". Он подходит к самолету. "Что с ним случилось?" Юстиниус, сияя: "Уже чинится, герр гауптман". "Что!?", кричит штабной. Он выходит из себя. Бракованая деталь должна быть передан в руки проверочной комиссии. Вы должны были это знать! Мы, подавленные, молча влезаем в автомобиль и мчимся к деревенской кузнице. Кузнец встречает нас на пороге. Удовлетворение мастера своего дела написана у него на лице. "Вот". Он вручает нам новую растяжку. "А где старая?", пронзительно звучит вопрос штабного офицера. Кузнец указывает большим пальцем через плечо куда-то в сторону скотного двора.