Американка   ::   Коляда Николай Владимирович

Не разлей вода просто! Не разлучались! Звали этого его друга Барнеби. Мерзавцы оба, впрочем. Ненавижу и того, и другого. Ненавижу всяческие извращения… Правда, с Барнеби мы дружим до сих пор, он живет тут рядом со мной. Богач. Сволочь такая. В неделю по восемьсот долларов просаживает на наркотики. Писатель из России сразу угадал в нем все и сказал, что он, Барнеби, будет отрицательным персонажем в его будущем романе. Зрит в корень, инженер человеческих душ! Понимает, что к чему! Зачем я продолжаю общаться с Барнеби – сама не знаю. За эти два года, с тех пор, как исчез Патрис, мы с Барнеби ни разу в разговорах не вспоминали его… Ни намека. Ни слова. (Молчит). Мерзавцы. Оба. Свиньи, скоты. Да, свиньи, да, скоты. Нет, нет. Никакого зла. Я ни на кого не сержусь. Я просто понять хочу и никак не пойму до сих пор: с кем мне изменял Патрис? С моей подругой, что вполне вероятно, или с моим другом Барнеби, что не менее вероятно?! С кем, а?! Впрочем, не заводись, Ленуся, тихо. Плевать. Чтоб их разорвало. Мне, и правда, теперь – теперь все равно. Так, знаете ли, гвоздик маленький вот тут, слева, в груди – уколет иной раз и отпустит, уколет и отпустит. И все…

Пауза.

Итак! Тот первый вечер с Патрисом. Я вам сказала, что вы похожи на него? Да, что-то есть. Особенно сейчас, когда стемнело и я вижу ваш профиль и только. Не надо включать свет… Будем экономны, к тому же – так лучше… В тот первый вечер с Патрисом мы были тоже в Ко-па-ка-на-не! Я явилась туда, вижу мою подружку-змеищу, она знакомит меня с Патрисом… Я была в этой самой шляпе, со страусиными перьями. Неземная, красивая, неотразимая, божественная женщина… Хм… Это его слова. Он говорил так в тот вечер. И добавил, что у меня – термоядерное декольте! (Хохочет). Вот такой вырез у меня на платьи – спереди и сзади! Был последний четверг месяца. О, они пуритане! О, они ханжи! Ну и что, что есть порнографический канал на телевидении? Ну и что, что есть сорок вторая улица? А, вы там еще не были? Поражопс! Как так?! Первое, что делают «совки» – бегут на сорок вторую, в порномагазины… Там их куча. Ну, у вас еще все впереди! Так вот, ничего это все не значит и ханжества не становится меньше, потому что сорок вторая отдана на растерзание пуэрториканцам, японцам, цветным и русским… А какое борделло в Копакабане! Волосы шевелятся на голове! Такой стоит суетохос – мрак! Я в первый раз была в шоке! Даже всплакнула от неизбывного счастья свободы! Ну, там они разве что только не совокупляются на глазах у изумленной публики… Впрочем, изумленных там нету. Всем все, что ты делаешь – до фени… Борделло, что вы хотите.. Так вот, вернемся к вопросу о пуританизме и ханжестве. Чтобы там ни творилось в этом клубе – никто ни с кем не знакомится. Боже упаси, если кто уйдет оттуда парой, в постель. Нет. Пришли, самовыразились – и ушли.

Пауза.

А вот мы – ушли! И не вдвоем, а вчетвером: я, Патрис, Барнеби и моя подружка. Вот так. Ну и все. Все. Что я болтаю эту чушь? Туды-сюды, курям-воды… (Тихо). Всю жизнь я ждала чего-то. Я ждала чего-то от телефона, я ждала чего-то от почтового ящика, я ждала от входной двери… Я все надеялась, что телефон, ящик и дверь подарят мне что-то такое красивое, принесут мне какую-то замечательно невозможную жизнь, ни похожую ни на чью! Я так ждала, так ждала… Вот, вот, думала я, сейчас откроется дверь – ах, ох, ух… Фиг. Да. Фиг. А теперь лампочка на автоответчике может мигать двое, трое суток, призывая меня послушать тех, кто позвонил мне, записался на пленку… А у меня нет ни малейшего желания слушать этот чей-то бред. Потому что мне нечего ждать. Все кончено. Все кончено, господа!

Пауза.

Ненавижу извращения. Я вам сказала уже это или нет? Вы не извращенец? Слава Богу. Я верю вам на слово. Не буду проверять. В Нью-Йорке несколько сотен тысяч голубых. Может быть, даже миллион.