Аскольдов Дир   ::   Курочкин Максим

Будешь приседать и читать.

ДИР. Йосып-босый. Хто бы меня подвесил за глупый язык.

АСКОЛЬД. Если угадаешь место, которое я хочу услышать, то я тебя отпускаю. Не угадаешь – продолжаем.

ДИР. Где он набрался этих еврейских штучек? (Берет книгу и пытается читать) . «И было три брата, единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив и сестра их Лыбидь. И седяше Кий на горе, где ныне узвоз Коричев, а Щек…»

АСКОЛЬД. Не угадал. Пять приседаний.

ДИР (приседая) . Ставлю зуб, что евреи никогда не догадаются, откуда взялось выражение «болят мои ноги».

АСКОЛЬД. Давай, читай, филолог.

ДИР. Ох, что читать? Что читать? Я попал в засаду. «И пошел Аскольд по Днепру. И увидел на горе город. И спросил: «Чей это город?». И ответили ему…»

АСКОЛЬД. Пять приседаний.

ДИР (захлопывая в сердцах книгу) . Я не нанимался иметь такие подарки.

АСКОЛЬД. Читай.

ДИР. Блин! «И повелел Аскольд воям своим колеса изделать и поставить корабли на колеса, и напнул ветер паруса, и пошли корабли по полю на город. И увидели это Греки, рекли, пославши к Аскольду: «Не погубляй город, имей же дань, какую захочешь…»

АСКОЛЬД. Уважил. Отпускай. (Слезает с ДИРА) .

ДИР. Чем я всегда был знаменит, так это неумением льстить начальству.

АСКОЛЬД. Почитай там, где про щит.

ДИР. Сейчас. Сейчас место найду. Вот. «И убояшася греки и сказали: «Не Аскольд это, а святой Дмитрий, и послан против нас от Бога». И повелел Аскольд дань давать на две тысячи кораблей и по двенадцать гривен на человека, а в корабле по сорок мужей. И соглашались греки и зачали мира просить, чтоб не воевал земли Греческой.

Входит одноглазый воевода ОЛЬМА. Приветствует АСКОЛЬДА. АСКОЛЬД жестами просит того не шуметь и присесть где-нибудь.

И рече Аскольд: «Исшейте русам паруса паволочие, а словенам шелковые». И было так. И повесил Аскольд щит свой на вратах, показующе победу, и пошел прочь от Цареграда".

ОЛЬМА (вскакивая в сильном волнении) . Клянусь Дажбогом, истину глаголят буквицы!

АСКОЛЬД (ОЛЬМЕ) . Видишь, чего я придумал. Теперь слава наша вечно пребудет. Благодаря этой жидовской морде, деяния наши сохранятся в памяти сыновей и внуков наших, аки дела Александра Великого, Цезаря да императоров греческих!

ОЛЬМА. А о том, как мы обров воевали, там есть?

ДИР. Есть. Вот тут. (Показывает) .

ОЛЬМА. А о том, как хазар вешали, есть?

ДИР. Хазар?

ОЛЬМА. Хазар.

ДИР. Есть… мать вашу.

ОЛЬМА. А о том, как в Индию ходили?

АСКОЛЬД. Нет, мы еще об Индии не успели записать. Он медленно пишет.

ОЛЬМА. Давай я к нему человека приставлю. Пусть ему пятки прижигает, чтобы быстрее писал.

АСКОЛЬД. Тебе бы только людей мучить. Он у меня теперь единственный грамотный человек во всей Руси. И тот еврей. Я над ним дрожу, пыль сдуваю, а ты – «пятки прижигать».

ОЛЬМА. Не к добру это, чтобы еврей с саблей ходил. Где это видано. В самом княжеском покое.

АСКОЛЬД. А! Он этой саблей даже пользоваться не умеет. Нравится, пусть носит. Мне не жалко. Если бы он меня убить хотел, он бы без сабли это уже двадцать раз сделал. У нас с ним взаимопонимание. Верно, Дир?

ДИР. Дир пошел в сортир. (Выходит) .

АСКОЛЬД. Когда нам дань приносили, он увидел эту саблю и аж задрожал. «Хочу, говорит, ее, и больше мне ничего в этой жизни не нужно». Я отдал – хрен с ней. Какие новости?

АСКОЛЬД закуривает сигару – предлагает ОЛЬМЕ. Тот тоже закуривает.

ОЛЬМА. Связались мы с этой Америкой чертовой.

АСКОЛЬД. Индией, ты хотел сказать.

ОЛЬМА. Ну, да, Индией. Дружинники попривыкали курить теперь не оторвешь. Чуть только табака не дашь – сразу бунтуют.

АСКОЛЬД. Так навези побольше, тебя что, учить надо.

ОЛЬМА. Я четвертый караван отправляю. Ни один корабль не вернулся. Синоптики говорят, что климат меняется, ветры и течение сносят теперь корабли на север.

АСКОЛЬД. Тогда нужно остатки табака на мои хранилища отправить.