Самоубийство по заказу   ::   Незнанский Фридрих Евсеевич

Одно дело, если бы Александр свет-Борисович все еще состоял в первых помощниках генерального прокурора, берущего расследование под свой контроль, а другое дело, когда тот же самый Турецкий выступает в роли частного детектива. Одна надежда оставалась на то, что Федоровский – все-таки приличный человек – в смысле понимания ответственности…

К сожалению, Александр Борисович не был знаком с главным военным прокурором. Тот откуда-то с юга прибыл в столицу и стал быстро подниматься по служебной лестнице уже тогда, когда «некто Турецкий» «парился» в госпитале… Так что о каком-то, даже шапочном, знакомстве речи вести не приходится. Одна надежда, что хоть слухи доходили до него. Все-таки узок круг революционеров, как говаривал, помнится, классик марксизма-ленинизма…

Но предубеждение Александра Борисовича быстро рассеялось, едва он вошел в приемную главного военного прокурора, и подполковник юстиции в форме, взглянув на удостоверение Турецкого, предложил присесть, а сам удалился в кабинет шефа, и, почти тут же выйдя, спокойным жестом пригласил пройти к Федоровскому. Без волокиты и подозрительных взглядов? Странно. Но чего ни бывает в жизни!

На вид, вроде нормальный мужик, худощавый, высокого роста. Глаза умные, взгляд спокойный. Степан Серафимович привстал и протянул руку. Все-таки Турецкий был не в форме, а в обычной одежде, и честь двухзвездному генералу юстиции ему отдавать не было необходимости.

– Мне Константин Дмитриевич уже изложил свою просьбу, так что я – в курсе. Какие у вас вопросы, Александр Борисович? – спросил прокурор, не заглядывая в свои записи. Значит, запомнил, как зовут. Или знал, что было бы лучше.

– Собственно, вопросов особых нет, Степан Серафимович. Мне сказали, что следствие поручено старшему следователю по особо важным делам Паромщикову? – Турецкий вопросительно посмотрел на Федоровского.

– У вас имеются возражения? – усмехнулся тот одними губами.

– Ну, что вы, напротив. Я помню Игоря Исаевича по делу ЗГВ. Но не уверен, что он помнит меня. Давно было, в середине девяностых. Мы тогда, на мой взгляд, плодотворно поработали. Только объ-екты внимания у нас с ним были разные. Он занимался потрясающими финансовыми махинациями с армейским имуществом, – там же, по-моему, счет шел на сотни миллионов. А у меня было возбуждено дело о самоубийстве офицера из штаба группы войск. Грамотно подставили мужика и шлепнули, посчитав, что сбросили концы в воду. Отчасти мы с Паромщиковым пересекались, так сказать, поэтому и были в курсе дел друг друга. У него, я запомнил, крепкий характер, неуступчивый. Впрочем, именно такой там, в его положении, и был необходим.

– Это плохо? – поднял брови прокурор.

– Напротив, мне как раз он тогда именно этим, по-моему, и понравился. Имею в виду качества характера. Я думаю, уступи он хоть на йоту, преступники запросто ускользнули бы. Слишком заметными фигурами практически все они были в ту пору. И слишком сильное давление постоянно оказывали на следствие из Москвы. Вплоть до погонь и наемных киллеров. Правда, тогда этот термин, кажется, еще не был в ходу.

– Я в курсе, – несколько суховато подтвердил прокурор. – Мне одно не совсем понятно, Александр Борисович… Если дамы из Комитета солдатских матерей обратились к Меркулову, а не к нам, что было бы логичнее, да?… – он сделал короткую логическую паузу, и Турецкий воспользовался ею:

– Если позволите, я выскажу свое мнение по этому поводу, но, извините, слушаю вас, Степан Серафимович.

Прокурор задумчиво поиграл бровями, как бы оценивая сказанное, и продолжил:

– Хорошо. То чем, какими причинами тогда вызвано обращение Меркулова именно к вам, то есть в частное агентство?

– Я подробно не обсуждал этот вопрос с ним, потому что и сам удивился.