Избранная проза   ::   Мистраль Габриэла

Балашовой

Майорка I

Туристы из Латинской Америки прекрасно себя чувствуют в Барселоне, потому что это -- большой город, город в том пугающем меня смысле, какой обрело это слово благодаря современному Нью-Йорку. Вот почему я с тоской гуляю по людной Рамблас, вспоминая маленькие старинные города. И едва в глубине этой знаменитой барселонской улицы вдруг блеснет море, я говорю себе с радостным вздохом: "Сегодня мы уезжаем на Майорку!"

К ночи мы уже на пароходе, и наше плавание кажется мне бегством. Мои барселонские друзья сказали на прощанье: "В Пальме не задерживайтесь, осмотрите все и сразу -- в Вальдемосу, отдыхать. Пусть глаза ваши насытятся влажной синевой Средиземного моря, не то их обожжет Кастилия..."

Рассвет встречаем уже в Пальме. Вот он, берег, весь в лодках, сонно уткнувшихся в песок после прилива. Входим в ослепительно белый город, о котором Русиньоль сказал однажды: "Когда с небес вы смотрите на землю и вдруг видите белое, совершенно белое пятнышко, не спрашивайте, что это такое, потому что это -- Пальма-де-Майорка!" Мы проводим в городе три дня. В память западает благородный собор, парк и средневековый замок среди чудесных сосен. Сосны стоят в тишине, никаких туристов, и мне остается лишь благодарить хмурый день, который отпугнул вездесущих англичан и дарит нам с тихой щедростью смолистый сосновый запах...

Посетив могилу Рамона Люля, мы вышли на главную площадь, где я будто читаю страницы его жизни. Площадь пополнится деревенским людом, в основном загорелыми "paesos" {крестьяне - майорк.}, которые приезжают сюда за покупками из Сольера и Мирамара, расположенных по соседству. Гуляя по городу, я нет-нет и загляну тайком в уставленные цветами патио богатых особняков.

Но главная цель нашей поездки вовсе не Пальма, и мы покидаем этот город ранним утром. Перед глазами равнина в дымке тумана, по которой тянутся и тянутся посадки миндальных деревьев -- километры за километрами. Я мысленно представляю себе весну на Майорке, которую -- увы! -- не застала. "Ее можно сравнить лишь с порой цветения сакуры в Японии", -- говорит мне один майоркинец. Есть в году лишь две недели, когда уроженец Майорки, живущий постоянно на полуострове, вдруг чувствует -- если он не забыл о родном крае -- что ему невмоготу, что в него гвоздем вонзается тоска и тогда, повинуясь внутреннему голосу, он4 бросает все и спешит на остров, чтобы прожить там эти пятнадцать сказочных дней, когда миндаль в полном цвету. В такую пору Майорка вся розовая и легкая, как нежный росток, кажется, ее можно подхватить на руки и поиграть с нею в наипрозрачнейшем воздухе. Захоти мы, как некоторые, без труда заработать деньги на красоте этого острова, непременно бы отправили телеграммы и в Англию и во Францию вот с таким текстом: "На Майорке зацветает миндаль". Но Майорка, как благонравная супруга, и себя напоказ не выставляет. Значит, те, кто приезжает сюда погостить, не должны устраивать вокруг нее ярмарочную суету.

Теперь пейзаж становится другим, исчезают мягкие линии: мы то подымаемся, то опускаемся по крутым склонам. В ущельях сонно лежит оголенный туман. Но вот горы позади и наш автомобиль будто с разгона въезжает в ясное погожее утро. Настал черед оливковым рощам, и сразу с радостным волнением начинаешь думать о Рубене Дарио. Мысли об этом поэте уже не отпускают... "Пилар, оливы под твоей рукою..." Пилар, она еще жива, а человека с индейской кровью, который воспел ее в этом стихотворении, потеряли все -- и она, и мы... Вот выглянули башни Картезианского монастыря, значит мы уже в Вальдемосе. Гостиницы здесь бедные, они не могут привлечь туристов ни медными брасеро, ни беседой с аргентинцами за общим длинным столом.

В обеденном зале я радостно улыбаюсь при виде красивого старинного брасеро.